Итак, Джейн села на велосипед и поехала прочь. Но не тем путем, каким Пол отсюда уехал, а она сюда приехала – не по подъездной дорожке до ворот, а оттуда по аллее до главной дороги. Старая привычка сохранять в тайне свои приезды и отъезды заставила ее выбрать старый окольный путь. Мимо конюшен, сквозь заросли рододендронов, мимо огорода, мимо садового сарая, мимо парников и оранжереи, а затем по еле заметным тропинкам и прогалинам в разросшемся кустарнике до небольшой рощицы. Ей был знаком здесь каждый изгиб тропинки, каждый ее поворот, каждый скрывающийся в зарослях выступ садовых строений, каждое дерево и каждый куст. В этой роще и в этом кустарнике они часто встречались с Полом, считая это вполне надежным укрытием. Назначая ей встречу, он обычно приказывал: «На садовой тропе».

Та тайная окольная тропа, ведущая из Бичвуда в Апли, навсегда останется в ее памяти, и она будет настолько хорошо ее помнить, что в любой момент сможет с легкостью нарисовать и ее, и карту всей этой местности – точно карту из «Острова сокровищ» или карту странствий Дэвида Бэлфура по Северо-Шотландскому нагорью. Да, эта возможность сохранится у нее до конца жизни, вот только она всегда будет понимать, что почувствовала бы себя настоящей предательницей, если бы действительно вздумала нарисовать для кого-то столь секретную карту.

«На садовой тропе, Джей», – приказывал ей Пол. А однажды у него с горечью вырвалось признание: «Жаль, что я никогда не смогу тебя даже проводить по этой тропе!»

Из рощицы тропа выныривала на небольшой дикий луг, заросший жесткой травой и колючками, а затем приводила к беспорядочно разросшейся зеленой изгороди, отмечавшей границу территории Апли. Здесь нужно было поднять велосипед и перенести его по лестнице через изгородь, но Джейн столько раз приходилось это делать, что она привыкла. Можно было, конечно, оставлять велосипед прямо здесь, надежно спрятав его в густых зарослях – так она чаще всего и поступала, – но сегодня она просто не смогла не подчиниться твердому приказанию Пола, отданному по телефону: «К парадному входу, Джей».

За зеленой изгородью – в этом месте она была особенно густая и какая-то расползшаяся – Джейн даже показалось, что за несколько последних часов на ветках боярышника распустилось еще больше зеленых листьев и еще больше пышных белых соцветий, – был виден изгиб узкой проселочной дороги. И, оказавшись на ней, она почувствовала, что может поехать сейчас куда угодно, просто беспечно крутить педали и ехать куда глаза глядят, любуясь божественным, почти летним, полднем.

И тут вдруг внутри у нее словно что-то надломилось. Она никак не могла решить, в какую сторону ей повернуть. «Сейчас, должно быть, около трех часов, – думала она, – у меня еще целых полдня свободны. Если я поверну налево, то очень быстро окажусь в Бичвуде, значит, лучше поехать направо. Но куда?» И она, нажав на педали, решила, что это не имеет значения. Главное – просто ехать, катиться на велосипеде сквозь эту теплынь, сквозь возбуждающие волны весеннего воздуха. И в итоге дорога, ведущая направо, привела ее на длинный залитый солнцем спуск, за которым начинался пологий подъем (и это было уже за пределами Апли), а значит, ее решение ехать куда глаза глядят оказалось вполне оправданным.

Сперва она усердно жала на педали, а затем, влекомая инерцией, покатилась под горку, набирая скорость, слушая шуршание колес и чувствуя, как ветер раздувает ей волосы, забирается под одежду, играет в крови. И кровь ее, наполненная этим ветром, пела, да и самой Джейн тоже хотелось запеть, вот только мешал бьющий в лицо ветер – затыкал ей рот. Она никогда так и не сможет объяснить охватившее ее в тот день ощущение абсолютной свободы и собственных растущих возможностей, которым еще только предстояло раскрыться. И хотя по всей стране в это воскресенье горничные, поварихи, няньки и прочая прислуга были на весь день «освобождены», но почувствовал ли себя хоть кто-то из них столь же свободным, словно сорвавшимся с привязи? Чувствовал ли себя Пол Шерингем таким же свободным, как она?

Могла бы она совершить то, что совершила сегодня, будь у нее мать, к которой она могла бы поехать в гости? Могла бы она прожить совсем иную жизнь? В тот момент она еще не знала, что именно такая, иная, жизнь вскоре у нее начнется. Могла ли когда-то ее мать, совершая свой ужасный выбор, знать, как она благословила свое дитя?

И она, чувствуя себя матерью самой себе, никогда не забудет той девушки на велосипеде, но никогда никому о ней не расскажет, не обмолвится ни словом, ни полсловом.

Девушка на велосипеде? Да нет, женщина – ей ведь было уже двадцать два. И встречный ветер раздувал ее юбку, и в самое интересное место у нее был вставлен какой-то «немецкий колпачок».

Спустившись с вершины холма, она выехала на перекресток, где возвышался сельский столбик-указатель с четырьмя стрелками, над которыми черным по белому были написаны названия. Она могла бы выбрать любое направление и все ехать да ехать куда-то до скончания веков. У нее и сокровище было за пазухой припрятано: она тайком прихватила с собой кусочек пирога и глоток пива из того дома, что прятался сейчас за деревьями!

Однако она все же остановилась на перекрестке и простояла там довольно долго. Сейчас примерно три часа, размышляла она, значит, «вожди племен» в Хенли уже наверняка покончили с пудингом и перешли к обсуждению предстоящей свадьбы. Мистер Хобдей великодушно взял на себя роль председательствующего, а у мистера Нивена, возможно, уже появилась надежда, что участвовать в оплате общего счета ему не придется. Между тем в Боллингфорде те, чью судьбу в Хенли обсуждали сейчас в самом что ни на есть розовом свете, возможно уже – хотя кто знает, ведь и чудеса порой случаются? – перешли к сожжению всех мостов после взаимного фейерверка чувств, усугубленного шампанским. Возможно, впрочем, Эмма Хобдей постепенно начнет сдавать позиции под решительным напором Пола Шерингема. «Неужели нам непременно нужно ссориться, Эмси? В такой чудесный день? И только потому, что я на полчаса опоздал? Ну хорошо, на сорок минут. А что такое десять минут?» И вот его рука уже ищет ее колено.

Неужели именно так все это в итоге и закончится? И все эти сцены последуют одна за другой? Ну ладно, предположим.

Джейн по-прежнему стояла на перекрестке – одна нога на обочине, вторая на педали. Ни в одном указанном стрелками направлении не слышалось даже отдаленного шума транспорта. В теплом весеннем воздухе лишь звенело пение птиц да кто-то негромко шуршал в траве и в кустах – все живое на свете праздновало приход весны и тепла.

И она повернула налево, но, проехав примерно милю, снова повернула налево, следуя кружным путем обратно в Бичвуд. В ее «полном распоряжении» было еще целых полдня, но она уже знала, чем хочет заняться в оставшееся у нее свободное время.

Именно этим она, впрочем, в любом случае могла бы заняться, сказав об этом мистеру Нивену, если бы некие счастливые обстоятельства не заставили ее поступить иначе. Или, например, она могла бы сесть на велосипед, прихватив с собой приготовленный Милли сэндвич, а также свои два фунта и шесть шиллингов, отыскать какую-нибудь тихую солнечную полянку и устроиться там, положив на землю велосипед и погрузившись в свою книгу. Книгу написал Джозеф Конрад. Она никогда раньше не слышала о таком писателе. И книгу только еще начала читать.