Она встала на столе.

Мари подошла к столу и взяла ее на руки; Кейтлин обхватила ногами ее талию. Она становилась все тяжелее. Скоро ей понадобится обед. И ванна. Мари тоже понадобится обед. И ванна. Кошку перестало рвать, и она как ни в чем не бывало вернулась к еде. Стук в дверь продолжался.

— Ты откроешь дверь? — спросила Мари.

— Не знаю. А надо?

— Бенуа! — позвала незнакомая женщина.

Еще одна чертова француженка. Если Мари попадется еще одна такая же штучка, как французская актриса, она начнет скучать по Эллен.

— Тебе лучше открыть, — сказала Мари. — Она знает, что мы здесь.

У этой волосы были темные и кудрявые. Она была старше, довольно полная, и на ней был мешковатый зеленый кардиган и такая же мешковатая черная юбка. И бусы на шее. На щеке у нее была большая родинка, из которой некрасиво рос черный волос.

Они обменялись обязательными поцелуями, как-то грустно обнялись и застыли так надолго. Мари не знала, как долго Бенуа Донель отсутствовал или почему он уехал. Он просто все бросил. Должно быть, он действительно хотел оставить все в прошлом: старую бабушку, безумную французскую актрису, воспоминания об умершей сестре, книгу, которую он украл.

Бенуа и старомодно одетая, расстроенная француженка закончили обниматься, и она заговорила. Естественно, по-французски и очень быстро. Все вокруг постоянно говорили по-французски. Это сводило Мари с ума. Лицо Бенуа оставалось непроницаемым, в то время как француженка расходилась все больше и больше. Судя по всему, она рассказывала ему о каких-то важных новостях.

— Кто это? — спросила Кейтлин. Мари покачала головой, но Кейтлин и сама тут же утратила интерес к собственному вопросу. — Моя футболка грязная, — сказала она.

Кейтлин вытянула руку. На рукаве было что-то красное. Мари узнала джем, который они ели на завтрак.

— Ничего, — сказала Мари. — Мы ее постираем.

Она надеялась, что женщина скоро уйдет. Или хотя бы предложит им поесть. В разговоре возникла пауза. Мари увидела, что Бенуа вспотел.

— Подойди, — позвал он Мари. — Это Софи. Мари.

Женщина как будто смутилась. Похоже, она не заметила ни Мари, ни Кейтлин. И — поскольку была француженкой — тут же прильнула к щеке Мари. Потом к другой. Мари ничего не могла с этим поделать. Женщина взъерошила волосы Кейтлин.

— Нет, — воспротивилась Кейтлин.

— Parlez-vous Français?[30]— спросила женщина.

Мари покачала головой.

— Dommage.[31]

— Софи живет в соседней квартире, — пояснил Бенуа. — В доме престарелых был ее телефон. Моя бабушка умерла два дня назад.

— Твою мать, — выругалась Мари.

— Твою мать, — повторила Кейтлин.

— Она умерла? — спросила Мари.

— Она умерла, — сказал Бенуа.

— Но не здесь?

Мари бы не хотелось, чтобы Кейтлин увидела труп.

— В доме престарелых. Они хотят, чтобы я связался с ними и сказал, что делать с телом. Они меня ждали.

Софи в вязаном кардигане снова стала говорить что-то по-французски, отчаянно жестикулируя. Ее голос становился все громче и громче. Вдруг она обняла Бенуа — он заплакал.

— Папочка плачет? — спросила Кейтлин.

— Он писатель, — ответила Мари. — Он очень чувствительный. Все в порядке, Кит Кат. Все в порядке.

Людивин подошла к ним и опять принялась мяукать. Бенуа, растрогавшись, опустился на колени и принялся ее гладить.

— Pauvre chat,[32]— сказал он.

Бенуа Донель не знал, что ему делать дальше.

Мари это понимала. Ему нужна женщина, которая будет руководить им, говорить ему, как поступить. Но Мари не считала, что должна это делать. Он привез ее в Париж. Это его город. Предполагалось, что он отвечает за их благополучие — Мари и Кейтлин. Француженка продолжала говорить, показывая Бенуа какие-то бумаги. Она не осознавала, что он совершенно беспомощен.

— Мне нужно будет заплатить за кремацию, — сказал Бенуа, поглаживая кошку. — И позаботиться об этой квартире. Еще нужно оплатить счета и избавиться от вещей. Я остался один. Еще одно тело, Мари, о котором мне придется позаботиться. Я не думаю, что у меня хватит сил.

Зазвонил телефон. Он звонил и звонил не переставая.

— Я остался один, — повторил Бенуа.

Мари ему не сочувствовала. А она? А Кейтлин?

Он был не один. Хотя, может быть, он понимал, что Мари не может смотреть на него, так он ее злит. Мари надеялась, что это пройдет. Но это Софи, а не она положила руку на плечо Бенуа и сказала ему что-то ласковое, утешительное. По-французски, разумеется. Что Мари было совершенно безразлично. Она на это не подписывалась. На ложь, на измену и, уж конечно, на этот эмоциональный кризис.

Телефон все еще звонил.

— Réponds au téléphone?[33]— спросила потрепанная француженка. По голосу Мари поняла, что она волнуется. Ее саму звонящий телефон тоже тревожил. Она как будто чувствовала напряжение на том конце провода, чувствовала, как нервничает звонящий.

— Не отвечай, — сказала Мари. И удивилась, что это инстинктивное желание — защитить Бенуа, защитить себя — еще присутствует в ней.

Бенуа прошел в другую комнату.

— Oui? — сказал он в трубку.

И замолчал. Воцарилась долгая гнетущая тишина, которую нарушали только крики Людивин. Мари услышала, как Бенуа Донель повесил трубку. Через секунду он появился в коридоре. Вид у него был донельзя удрученный.

— Эллен, — сказал он, обращаясь к Мари. — Это была Эллен.

Софи быстро проговорила что-то по-французски.

Бенуа вскинул руку, как будто хотел оттолкнуть ее.

Сердце Мари бешено забилось. Она невольно отошла от входной двери, словно Эллен могла в любой момент ворваться в квартиру. Что она сказала? Где она? В Париже? В Нью-Йорке? Что она сказала? Что она собирается делать?

— Что она сказала? — спросила Мари.

Лицо Бенуа приняло какой-то серый оттенок. Волосы прилипли к взмокшему лбу. Не отвечая Мари, он подхватил Кейтлин на руки и ринулся к двери.

— Вниз, — потребовала Кейтлин.

Бенуа не опустил ее.

— Возьми кошку, — велел он Мари.

— Нет, — сказала Мари.

Бенуа поднял кошку.