Подполковник качнул головой и достал блокнот.

— Мне придется записать имена и адреса. Как бы то ни было, информация могла попасть и от них.

— Какая информация? — удивилась молодая женщина.

Переглянувшись с Томеком, Полетаев сложил руки перед собой на столе и вполголоса произнес:

— В кармане пиджака погибшей был обнаружен листок с вашей нынешней фамилией и телефоном.

— Что за черт, — пробормотала Даша, — она не могла знать эту фамилию, замуж я вышла после…

— Значит, телефон ей дал тот, кто знает вас под теперешней фамилией, старый знакомый скорее бы назвал девичью.

Даша хотела согласиться, но потом отрицательно покачала головой:

— Не факт, девичью фамилию она и сама знала.

— Тем хуже, — Полетаев внимательно посмотрел на свидетельницу. — Значит, круг подозреваемых расширяется.

— Может, тогда я сама позвоню им и спрошу? — нерешительно предложила молодая женщина.

Однако подполковник чарующе улыбнулся и поднял руки.

— Нет, нет, доверьте это нам. Ваши друзья могли сообщить номер телефона непреднамеренно и либо не вспомнят, либо постесняются сказать правду.

— А вы что, пытать их будете?

— Понадобится, будем, — он улыбнулся еще шире. — Ладно, пойдем дальше.

— Дальше все. Дальше некуда. — Даша растерянно посмотрела на своего собеседника. — Остальное вы знаете: вчера Светка позвонила, попросила найти ей гостиницу и сказала, что ее хотят убить. Больше я ее не видела и не слышала.

Подполковник встал и, заложив руки за спину, не спеша подошел к окну, за которым повис серый моросящий туман… Что может быть противнее холодного июньского дождя? Он вздохнул и обернулся:

— Нет, Дашенька, не все. Ну, посудите сами. Человека хотят убить. Он, вернее она, приезжает в страну, языка которой не знает, друзей не имеет. Останавливается в гостинице. И тут же обращается к человеку, находящемуся с ней во враждебных отношениях, с просьбой найти гостиницу. Заказанную, кстати, заранее.

— Как заранее? Подождите… — молодая женщина не понимала, что происходит, — я совершенно точно помню, что Светка просила меня помочь найти ей гостиницу. Да она для этого и позвонила!

Эфэсбэшник прищурился:

— Вы уверены, что Лунина просила найти гостиницу, в смысле, выбрать, или, может, она хотела, чтобы вы объяснили ей, как туда проехать?

— Ну вы совсем уж, — возмутилась Даша, — не знаю, насколько хорошо я говорю по-чешски, но русский, слава богу, еще не забыла!

Полетаев, скрестив руки на груди, скептически посмотрел на молодую женщину.

— Ладно, остановимся на достигнутом, — он подошел к ней и присел рядом. — А теперь, Даша, честно глядя мне в глаза, скажите, вы нам все рассказали или кое-что ненароком упустили?

Та моментально вспыхнула и смущенно отвела взгляд в сторону.

— Итак, я вас внимательно слушаю, — продолжал настаивать подполковник.

Молодая женщина продолжала смущенно ерзать на своем месте. Наконец не выдержав, торопливо, словно боясь передумать, забормотала:

— Понимаете, после того как я вернулась из полиции домой… позвонил один мой знакомый, из тех, что живут в Швеции. Сейчас он журналист. Спросил, почему не отвечаю на его письмо, мол, беги к компьютеру, посмотри почту. Можете себе представить мое изумление, когда я увидела Светкину фотографию.

— Где это письмо? На вашем домашнем компьютере? — оживился подполковник.

— Его там нет, — покраснела Даша.

— Как нет, а куда же оно делось?

— Я его удалила, причем насмерть.

— Зачем? — эфэсбэшник с трудом сдерживал раздражение.

— Не знаю. — Она расстроено пожала плечами. — Я вчера испугалась, подумала, что полиция может решить, что я как-то замешана в этом…

— Ну, хорошо, а потом, когда вы узнали, что Лунина сама отравилась?

— Потом я была ужасно злая… Все как будто сговорились меня использовать. Сначала Светка — помоги, узнай… А меня за это в каталажку! Потом Сол, мол, бегай с высунутым языком, собирай информацию, а сам пропал, потом… — она замялась, — потом полиция: расскажи все, что знаешь, а мы тебе — шиш.

— Да откуда же такое нездоровое любопытство! — всплеснул руками подполковник.

— Нездоровое? — разозлилась Даша. — Посидели бы вы дома четыре года, как я, вам тогда даже замена газовых труб у соседей показалась бы событием!

Полетаев рассмеялся и примирительно потрепал ее по плечу, лицо его стало по-мальчишески задорным. Человеку с таким лицом хотелось доверить самую большую тайну в жизни.

— Ладно, Дашенька, не сердитесь, давайте телефон вашего Сола, мы с ним свяжемся и узнаем, что ей понадобилось в Швеции.

— Но он звонил из Австрии, — растерянно проговорила она.

— Час от часу не легче. Что он там делает?

— Понятия не имею. Вчера искала номер его мобильного телефона, хотела спросить, почему не отвечает на мое письмо, но не нашла. Можно, конечно, связаться с Майклом, это наш приятель, узнать у него.

— Вы можете это сделать прямо сейчас?

— Почему бы и нет? — Она пожала плечами. — Откуда можно зайти в Интернет?

Майор Томек, внимательно прислушивающийся к их беседе, понял вопрос и шумно вылез из-за стола.

— Прошу вас, пани. Этот компьютер подключен.

— Угу, — проворчала Даша, — и какой будет обратный адрес, Interpol.cz? Долго придется ждать ответа.

— Нет, адрес вполне гражданский, — усмехнулся майор, — пишите смело.

Даша уселась и быстро застучала по клавишам.

— Будем надеяться, что Майкл быстро ответит. Могу не отключаться от сети?

— Конечно, мы подождем.

— Перед вашим приходом, — Полетаев присел на край стола, — майор сообщил мне, что вы не верите в самоубийство Луниной.

— Честно говоря, нет.

— Почему?

Молодая женщина нажала иконку «доставить почту» и откинулась на стуле. Некоторое время она молчала, задумчиво рассматривая потолок.

— Ну, во-первых, меня смущает записка. Понимаете, она скорее обвинила бы меня, Санта Клауса, целый свет, но только не себя. К тому же письмо слишком лаконично, в нем нет патетики. А Светка была актрисой, она постоянно находилась в роли: заболел живот — значит, рак желудка, закашлялась — воспаление легких… Да она чихнуть не могла просто так, и уж если бы решила покончить с собой, то не написала бы одну сухую строчку. Либо она помешалась, потому и отравилась, либо убийца просто не имел представления, с кем имеет дело.

Лицо эфэсбэшника по-прежнему ничего ни выражало, лишь глаза стали чуть ласковее.