Каждую весну и осень на протяжении большей части истории страны над Италией появлялось невообразимое количество летучих порций белка, и, в отличие от Северной Европы, где люди учились понимать, что хищническое потребление ресурсов ведет к их истощению, в Средиземноморье ресурсы казались безграничными. Браконьер из Реджоди-Калабрии, все еще негодуя на запрет стрелять осоедов, сказал мне: «Мы в Реджо убивали только две с половиной тысячи за весну, а всего пролетало от шестидесяти до ста тысяч. Тоже мне урон!» Понять причину запрета на свое развлечение он мог только в денежных категориях. Он на полном серьезе убеждал меня, что некоторые организации, желая поживиться за счет государства, стали изображать из себя противников браконьерства, что им нужно было противостояние с браконьерами и это-то и привело к принятию антибраконьерских законов. «А теперь эти люди богатеют за государственный счет», — заявил он.

В одной из южных провинций я познакомился с бывшим браконьером Серджо, по-мальчишески проказливым, несмотря на зрелый возраст. Он бросил это занятие, когда был уже далеко не юношей, осознав, что перерос его, и теперь рассказывает забавные истории о своих «грехах молодости». Ночная охота, сказал Серджо, всегда была незаконна, но никакой проблемы не составляла, если твоими товарищами по оружию были приходский священник и бригадир местных карабинеров. Бригадир был особенно полезен: лесники старались держаться от него подальше. Однажды ночью, когда Серджо охотился с ним на пару, фары бригадирского джипа ослепили сипуху. Бригадир сказал Серджо, чтобы он ее застрелил, но Серджо колебался. Тогда бригадир взял лопату, зашел сзади и ударил птицу по голове. А потом бросил ее в багажник джипа.

— Почему? — спросил я Серджо. — Почему он захотел ее убить?

— Потому, что браконьерствовать так браконьерствовать!

После охоты, когда бригадир открыл багажник, сипуха, которая была только оглушена, взлетела и кинулась на него; Серджо изобразил ее, взмахнув руками и сделав смешное яростное лицо.

Для Серджо смысл браконьерства всегда был в том, чтобы съесть добычу. Он научил меня стишку на местном диалекте, который переводится примерно так: «Хочешь птичьего мяса — съешь ворону; ищешь доброе сердце — полюби старуху». «Ворону хоть неделю вари, а она все жесткая, — сказал он. — Но бульон с нее ничего. Я и барсука ел, и лисицу ел — я кого только не ел». Кажется, единственная птица, которую никто из итальянцев не ест, это чайка. Даже осоед, хотя в южных домах по традиции из одного экземпляра делают чучело и ставят на видное место в главной комнате (его местное название — adorno, то есть нарядный), идет как весеннее лакомое блюдо; браконьер из Реджо дал мне рецепт фрикасе из него с сахаром и уксусом.

Те итальянские приверженцы «дикой охоты», что не переросли, в отличие от Серджо, свою страсть и огорчены снижением численности дичи и ужесточением правил, начали ездить на охоту в другие страны Средиземноморья. На морском берегу в Кампании я разговорился с редкозубым, бодрым не по возрасту, весело упорствующим в своем грехе браконьером, который теперь, когда уже нельзя сделать себе укрытие на берегу и бить перелетную птицу сколько душе угодно, довольствуется тем, что предвкушает поездку в Албанию, где до сих пор можно за очень скромную плату стрелять любую птицу в любых количествах и в любое время. Хотя за границу ездят охотники из всех стран, итальянцы, как многие считают, ведут себя за рубежом хуже других. Самые богатые отправляются в Сибирь стрелять вальдшнепов во время весенних демонстрационных полетов или в Египет, где можно, как я слышал, нанять полицейского, чтобы приносил тебе добычу, а самому, пока руки не устанут, бить ибисов и уток глобально угрожаемых видов; в интернете есть фотографии охотников-иностранцев, стоящих у пирамид метровой высоты из птичьих трупов.

Ответственные охотники в Италии терпеть не могут диких; они терпеть не могут Франко Орси. «У нас в Италии идет столкновение культур, борьба двух точек зрения на охоту, — сказал мне Массимо Канале, молодой охотник из Реджо-ди-Калабрии. — Одна сторона, сторона Орси, говорит: „Давайте просто все разрешим“. На другой стороне — люди с чувством ответственности за свою среду обитания. Чтобы охотиться с разбором, мало получить лицензию. Надо учить биологию, физику, баллистику. Если ты избирательно охотишься на кабана и оленя, тебе надо играть определенную роль». Инстинкт хищника Канале обнаружил в себе еще мальчишкой, когда без всякого разбора охотился с дедом, и ему, он считает, повезло: он познакомился с людьми, которые вывели его на другой уровень. «Если я за день ничего не убил, не беда, — сказал он, — но убить — это цель, врать не буду. Мой инстинкт хищника борется с рациональным началом во мне, и мой способ укрощать инстинкт — избирательная охота. Я считаю, только так и можно охотиться в две тысячи десятом году. А Орси этого не знает и не хочет знать».

Два взгляда на охоту — это, грубо говоря, два лица итальянского общества. Есть откровенно криминальная Италия каморры и ее союзников, есть полукриминальная Италия дружков Берлускони, но есть и l’Italia che lavora — «Италия, которая работает». Теми итальянцами, что борются с браконьерством, движет отвращение к беззаконию в их стране, и для них много значит информация от ответственных охотников — таких, как Канале, — которые сильно огорчаются, если, например, не могут подстрелить ни одного перепела из-за того, что всех птиц приманили браконьеры с помощью нелегальной звуковой аппаратуры. В Салерно, самой законопослушной из провинций Кампании, я вместе с активистами Всемирного фонда природы побывал у искусственного пруда, в то время спущенного, где они недавно застали председателя региональной охотничьей ассоциации за незаконным использованием аудиозаписей для привлечения птиц. Около пруда, среди полей, которым придавала унылый вид белая пластиковая пленка, высилась разваливающаяся гора «эко-шаров» — тюков из термоусаживаемой пленки с неаполитанским мусором, заполонившим собой всю сельскую местность Кампании и ставшим символом итальянского экологического кризиса. «Второй раз за два года мы поймали этого субчика, — сказал руководитель группы активистов. — Он был членом комитета, который регулирует охоту в регионе, и остался председателем, несмотря на обвинение. Есть и другие региональные председатели, которые тем же занимаются, просто их трудней схватить за руку».

Яркий образец Италии, которая работает, — успешная борьба с браконьерской охотой на осоеда в Мессинском проливе. Каждый год с 1985 года национальная лесная полиция отряжала особую группу с вертолетами патрулировать калабрийский берег пролива. Хотя в Калабрии в последнее время положение несколько ухудшилось (в этом году группа была меньше, чем раньше, действовала не так долго, и было убито, по оценкам, четыре сотни птиц — вдвое больше, чем в предыдущие годы), сицилийская сторона, где ведет работу знаменитая активистка Анна Джордано, по-прежнему фактически свободна от браконьерства. Начиная с 1981 года, когда ей было всего пятнадцать, Джордано надзирала над бетонными укрытиями, откуда хищных птиц, низко летевших через горы, которые возвышаются над Мессиной, стреляли тысячами. В отличие от калабрийцев, которые ели осоедов, сицилийцы стреляли потому, что такова была традиция, что хотели посоревноваться друг с другом и раздобыть трофеи. Некоторые из них стреляли по всем хищникам, другим нужен был именно осоед (его называли просто «Птицей») — разве только на глаза попадалось что-нибудь по-настоящему редкое, например беркут. От укрытий Джордано торопилась к ближайшей телефонной будке, вызывала лесную полицию, потом возвращалась к укрытиям. Ее машинам причиняли вред, ей постоянно угрожали, ее поносили, но физически она ни разу не пострадала — вероятно, потому, что была молодой женщиной. (Итальянское слово uccello (птица) на сленге означает также «пенис», что дало повод для грязных шуток на ее счет, но на стене ее офиса я увидел плакат, дающий шутникам отпор их же оружием: «Ваше мужское достоинство? Мертвая птица».) С растущим успехом, особенно после наступления эпохи мобильных телефонов, Джордано побуждала лесную полицию пресекать браконьерство, и слава, которая становилась все больше, привлекла к ней внимание СМИ и множество добровольцев. В последние годы, по сообщениям ее групп, количество выстрелов за сезон выражалось однозначными числами.