от континента, в стремительно индустриализирующейся Великобритании не было такого явления, как просвещенная либеральная буржуазия (не говоря уже о ее революционном крыле). Том Нэрн и Перри Андерсон объяснили причины такого положения дел в своих очерках в New Left Review, и их новаторские идеи недавно были резюмированы Андерсоном:

Весьма преуспевающий аграрный капитализм, контролируемый крупными землевладельцами, сложился гораздо раньше возникновения в Великобритании промышленного капитализма, и к 1690-м гг. при поддержке торгового капитала эти люди образовали аристократический правящий класс, стоявший во главе созданного по его образу и подобию государства – и приступивший к строительству величайшей империи мира задолго до появления сколько-нибудь значительного в политическом отношении класса производителей. Промышленная революция XIX в. породила именно такую буржуазию. Но, не получив навыков борьбы с мешающими ей оковами феодализма и не обладая ни богатством, ни политическим опытом аграрной аристократии, промышленная буржуазия согласилась занять в правящем блоке подчиненное положение (что было окончательно зафиксировано реформой 1832 г.), не заявила о претензии на гегемонию и не породила собственной идеологии. В идеологическом плане можно сказать, что классическая политэкономия пришлась вполне по вкусу классу землевладельцев, который отверг только утилитаризм как скукожившееся мировоззрение отчетливо буржуазного характера. Еще одной важной причиной отказа от борьбы за власть был страх перед первым в мире промышленным пролетариатом, который на протяжении примерно трех десятков лет неоднократно бунтовал как против буржуазии, так и против помещичьего государства{36}.

Конечно, в среде правящего класса были люди, которые понимали чартистов и в широком смысле относились с сочувствием к их требованиям, даже если осуждали их действия. Принц Альберт был одним из таких людей. Дизраэли также был весьма проницательным в этом отношении. Он понимал, что многие чартисты в основе своей весьма умеренны. В его недурном романе в жанре «ревизия социальной действительности» «Сибилла, или Две нации» (Sibyl) выведен в качестве героя именно такой человек. Спустя годы после того, как Энгельс в 1845 г. написал свое первое серьезное социологическое исследование английского рабочего класса[81], некоторые прогрессивные либералы открыто высказывались в пользу улучшения условий жизни и труда рабочих. Когда же этот новый класс тружеников, подмастерьев и рабочих сможет сам говорить за себя?

Как показали события, которые были описаны выше, а также те, которые не были упомянуты, но которых происходило много больше, классы трудящихся пребывали в состоянии перманентного восстания против «фурий частного интереса» и этот бунт практически не прекращался с тех пор, как огораживания 1700-х гг. оторвали их от земли. В своем очерке, наполненном лирикой и элегическим духом, Том Нэрн так описал эволюцию промышленного рабочего класса Англии:

Он появился на свет в условиях жесточайшего насилия, грубо вырванный из всех традиционных, позволявших притерпеться к себе рамок человеческого существования – и заброшенный в чужой, только что возникший мир первой промышленной революции. Формируясь в такого рода отчуждении под воздействием слепых энергий нового капиталистического порядка, он еще глубже погружался в бездну страданий, преследуемый политически и идеологически. С самого начала он внушал страх одним своим существованием. В эпоху всеобщего страха, порожденного Французской революцией, такие опасения и такая враждебность стали хроническими, поразив собой в одинаковой степени как старый правящий класс, так и новую промышленную буржуазию и создав атмосферу тотального подавления. Какая иная возможность, кроме восстания, оставалась в этих условиях? Люди, стертые в порошок, а затем заново отлитые в этой жестокой матрице, должны были восстать ради того, чтобы жить, чтобы утвердиться как нечто большее, чем просто объект истории, большее, нежели простой инструмент экономики. Поэтому ранний период истории английского рабочего класса представляет собой историю восстания, продлившегося более полувека, с момента Французской революции вплоть до апогея чартизма в 1840-е гг.

Но что же получилось из этого восстания? Великий английский рабочий класс, эта титаническая социальная сила, которая, казалось, вот-вот должна была вырваться на свободу благодаря стремительному развитию английского капитализма в первой половине века, так и не смог в конечном итоге возглавить и преобразовать английское общество. Ему не удалось сломать старую матрицу и изготовить другую{37}.

Модель образования тред-юнионов в Великобритании имела много общего со структурами чартистов. Качество этой модели было неровным, а некоторые элементы отличались большей прочностью, чем другие. В первые десятилетия XIX в. забастовки происходили в Шотландии, в графстве Тайн-энд-Уир и в Лондоне (наборщики газеты The Times в 1810 г., каретники в 1819 г.). В Глазго 1 апреля 1820 г. на политическую всеобщую стачку вышло 60 тысяч рабочих. Столкновению небольшой группы ткачей с 10-м гусарским полком способствовали агенты Хоум-офиса, которые изобразили стачку прелюдией к восстанию. Так много прелюдий, и так мало восстаний. В Уэльсе один из профсоюзных лидеров, Дик Пендерин, поднял металлургов на оборонительную партизанскую войну с йоменами и регулярными войсками. Его схватили, отдали под суд и казнили в 1831 г. Ланкашир был оплотом сопротивления и до, и после 1819 г. Именно здесь в 1868 г. в здании Института механики профсоюзные деятели со всей страны собрались и открыли первый Конгресс тред-юнионов. Его резолюция – «крайне желательно, чтобы представители профессий Соединенного Королевства проводили ежегодный конгресс с целью более тесного объединения рабочих разных специальностей, а также чтобы оказывать влияние на все парламентские процессы, затрагивающие общие интересы рабочего класса» – была одобрена единогласно.

«Парламентские процессы» были отсылкой к Либеральной партии – союзу вигов, некоторых сторонников Пиля и, что было более важно для БКТ[82], радикальных реформистов. Именно к последним прежде всего, если не исключительно, БКТ обращался, чтобы предложить им помощь или, напротив, потребовать ее у них. Добиваясь прямого представительства рабочих, БКТ в 1900 г. как средство политического давления учредил Лейбористскую партию. На выборах 1906 г. она получила двадцать девять мест в парламенте, которые на фоне растущих цен на продовольствие, общественного недовольства и раскола в стане тори оказались внушительной победой либерального лагеря.

Черчилль всю свою политическую жизнь был фритредером. Вместе с еще 60 консерваторами он голосовал против своего же правительства после того, как оно отвергло принцип свободной торговли. В отличие от прочих, Черчилль вышел из Консервативной партии и присоединился к либералам. Его коллеги никогда не простили ему этого «предательства». Ибо линия несогласия двух партий проходила отнюдь не по вопросу о свободной торговле. Каждая из них представляла разные силы. Тори (с Черчиллем) были партией крупных землевладельцев, церкви и монарха, партией ультрапатриотизма и империи. Либералы же поддерживали автономию Ирландии и нонконформистское течение в протестантизме, а еще обеспечивали представительство радикальных республиканцев и атеистов. И вот преобладающая часть политического класса обвинила Черчилля в «самораскрутке». После его возвращения в парламент в качестве депутата-либерала от Северо-Западного округа Манчестера и получения им министерского поста тори приготовили для него особую порцию оскорблений. Правое издание National Review писало:

Мистер Уинстон Черчилль вознагражден за свое активное ренегатство должностью заместителя министра по делам колоний – назначение, вызвавшее нескрываемое негодование во всей империи, у которой сложилось гораздо более здравое мнение об этом предприимчивом солдате удачи, чья шпага всегда готова служить тому, кто предложит максимальную цену, чем у его приятелей с Флит-стрит, которых он так усердно обхаживает и которые в ответ на его внимание к себе рекламируют его вульгарные речи{38}.

Став членом кабинета от либералов, Черчилль сперва работал в адмиралтействе, а затем получил назначение на пост министра внутренних дел. Как он поведет себя в условиях гражданской войны? Будучи одновременно и либералом, и тори, Черчилль агрессивно выступал против отчаянных попыток рабочего класса самоорганизоваться перед лицом грубой силы правящего класса – и это легло несмываемым пятном на его политическую репутацию. Тому были свои причины. Он с крайней враждебностью воспринял подъем лейбористского движения, рассматривая его как угрожающее вторжение чужаков в такую безопасную прежде сферу британской политики. Он опасался, что движение будет шириться и одновременно вырастет число тех, чьи симпатии постепенно сдвигались от либералов к лейбористам, – организованных рабочих и безработных. Эта тенденция сильно тревожила Черчилля и руководство двух главных политических партий.