– Мы по квартирам ходим, выявляем тех, кто сам уже ничего не может. Где умершие, где больные, где дети или старики одинокие остались. Детей в детские дома, старикам воды принести, дров, карточки получить или отоварить.

Она пила чай правильно, по-блокадному: сначала грела о кружку руки, потом отхлебывала по малюсенькому глоточку. Станислав Павлович пододвинул ей кусочек сахара и шоколадку:

– Ешь. Сейчас хлеба дам.

– Нет, не надо. У вас дети…

– И они тоже будут чай пить. Ешь. И рассказывай.

Совсем недавно за этим столом сидела Мила, принесшая продукты в обмен на молчание о ее родных, а теперь оголодавшая Нина рассказывала, как им втроем удается наносить кому-то дров, увезти покойника хотя бы к моргу, разыскать воду…

– Вот если бы в каждом районе так позаботились о тех, кому нужна помощь! Мы уже кинули клич, комсомольцы начинают обходить квартиры. Но, знаете, многие не верят. Видишь, что человек не может сам в булочную сходить да на морозе выстоять, а карточки отдать боится. Так мы сначала дрова принесем, потом воды, потом просто хлебца дадим или дуранды или суп сварим. Так и оттаивают.

Она осторожно лизнула сахар и вздохнула:

– Надо чтобы в каждом доме своих спрашивали, чтобы знакомые приходили, а не чужие. Тогда доверия больше будет. Я не виню недоверчивых, я их понимаю. Мы в обком комсомола письмо написали, чтобы такое движение шире развернулось. Решили и в Смольный товарищу Жданову написать.

– Нина, ты заходи почаще. С твоим появлением словно солнышко в доме побывало, – улыбнулся Станислав Павлович.

– Не могу, далеко мне. Сил уже нет много ходить, и ноги опухать стали. Но я буду иногда забегать, ладно? Спасибо за чай, пойду, мне до комендантского часа еще троих навестить нужно. А Милу я разыщу, найду и вам сообщу. Это ничего, что она не приходит, может, на казарменном положении. Или хуже того – больна.

– Не ищи ее, – хмуро возразил Станислав Павлович и, пресекая расспросы Нины, добавил: – Эвакуировалась она. Еще осенью. Не ищи.

– Успешно? Жива?

– Еще как…

После ухода Нины Станислав Павлович долго сидел, уставившись в карту на стене. Кружка с чаем остывала в его ладонях. Юрка не выдержал:

– О чем вы задумались?

Станислав Павлович вздохнул:

– О многом, Юра. Думаю вот, как воспитанные в одинаковых условиях девушки такими разными вырастают. О том, что не стоит им в Смольный писать. А еще о том, неужели там совсем не знают, что в городе творится? Эх, дожить бы до весны… Не мне, вам и Нине вот, Леночке, Капе… хорошим людям.

Дожить до весны – это стало для многих ленинградцев смыслом существования в первую блокадную зиму, самую холодную и голодную.

Ленинградцы не знали, что самое страшное «смертное время» только начинается.

1 ДЕКАБРЯ, понедельник

С сегодняшнего дня Ленгорисполком ввел обязательное прикрепление продовольственных карточек к определенным магазинам. Цель – упорядочить работу магазинов и ликвидировать очереди.

У Женьки день рожденья – десять лет.

– Старуха! – объявил Юрка. – Второй десяток пошел.

Женька не поняла, пришлось объяснять, а Станислав Павлович порадовал:

– Женечка, второй десяток лучшее в жизни человека десятилетие, это юность. Жаль, что начало так испоганено…

Он подарил Женьке интереснейшую книгу о путешествиях и дальних странах:

– Держи, девочка. Три года берег, понимал, что раньше ты мала для такого чтения была.

Не стал говорить, что до следующего все могут и не дожить.

Маму в тот день отпустили домой, она принесла конфеты, целый кусок сахара и две плитки дуранды. А еще плитку шоколада.

– Боец раненый дал, когда узнал, что у дочки день рожденья. Так что тебя Красная Армия поздравляет.

Они натопили печку и даже завели патефон! Сахар к чаю, сэкономленный Станиславом Павловичем хлеб, конфеты… настоящее пиршество. И гости пришли – две соседки. До войны с ними были едва знакомы, но когда из всего дома людей осталось – по пальцам пересчитать, то каждый близок. Или, наоборот, далек.

Шоколад Женька припрятала и достала, когда девочки ушли:

– Вы не подумайте, что я его сама съесть хотела. Вот, давайте делить.

Уходя утром в свой госпиталь, Елена Ивановна шепнула Юрке:

– Что-то мне не нравится Станислав Павлович. Присмотри за ним, ослаб, видно, ест плохо. Он кашляет?

– Да, все чаще.

– Это плохо, Юра, очень плохо.

Женьке стало даже обидно, мама разговаривала с Юркой, как со взрослым, а с ней, Женей, словно с ребенком. А ведь ей уже десять лет!

Но если честно, все справедливо, если кто и повзрослел за последние месяцы, так это Юрка. Он стал хорошим помощником, ходил со Станиславом Павловичем в булочную, все знал. Поступали так: когда объявляли по репродуктору или сообщало «сарафанное радио», что в их булочную привезут хлеб и крупы, Юрка уходил в очередь задолго до открытия, часов в шесть. К определенному времени к нему подходил Станислав Павлович с карточками. Так казалось надежней. Но однажды хлеб привезли чуть пораньше, а Станислава Павловича все не было. Если бы Юрка не догадался поменяться очередью с учительницей из Жениной школы Ираидой Васильевной, то остались бы без хлеба. Просто Станиславу Павловичу было уже очень трудно ходить, он задыхался и кашлял все сильней.

Станиславу Павловичу уже не под силу спускаться в подвал при воздушных тревогах, а потом подниматься обратно. Юрка неожиданно заявил:

– Нельзя бояться все время, с ума сойдешь, я не пойду в убежище. На два этажа ниже, что это даст, только сильней завалит, если что.

А еще они с Женей стали ходить за хлебом одни. Просто Юрка видел, как тяжело, задыхаясь и с остановками, бредет Станислав Павлович, и подговорил Женю сходить самим.

– Станислав Павлович, что-то мы дома засиделись. Давайте мы сегодня в булочную сходим. А вы завтра.

Он только грустно посмотрел и кивнул:

– Только осторожно, карточки берегите.

Не сказал: «Не потеряйте», смягчил: «Берегите».

Юра солидно заметил, пряча драгоценные клочки бумаги с печатями поглубже за пазуху:

– Что мы, маленькие, что ли?

9 ДЕКАБРЯ, вторник

Наши войска освободили Тихвин!

В целях сокращения расходования электроэнергии Ленгорисполком принял сегодня решение упразднить восемь трамвайных маршрутов: 2, 11, 26, 28, 29, 34, 37 и 39[7]…

…Убирать снег тяжело и опасно. Тяжело – потому, что люди до крайности истощены. Опасно – потому, что город подвергается обстрелам. О приближении вражеских самолетов оповещает сигнал воздушной тревоги. А снаряды начинают рваться внезапно. 12 декабря в городе разорвалось 134 снаряда. Убито и ранено более 30 человек.