Взгляд Вулфгара задержался на тонкой фигурке, свернувшейся в большом кресле, и точеных чертах овального личика спящей девушки. В свете пламени волосы казались расплавленной медью, кожа отливала молочной белизной. Мягкие губы чуть приоткрыты, щеки разрумянились, от тепла. Вулфгар не помнил, сколько простоял, наслаждаясь сказочной картиной. Упругие груди вздымались, натягивая тонкую ткань, и на мгновение рыцарь забыл всех остальных женщин, которых знал когда-то. Наклонившись, он осторожно поднял локон, упавший ей на щеку, и провел им по ее губам, вдыхая чистый свежий запах, но внезапно резко выпрямился. Кажется, он недооценил возбуждающее воздействие аромата этих сверкающих прядей.

Движение оказалось слишком резким — ножны лязгнули о каменный пол. Эйслинн, испуганно вздрогнув, вскочила, но, увидев его, с сонной улыбкой потянулась.

— Господин, — выдохнула она.

Это гибкое тело было столь грациозно, что Вулфгар почувствовал, как застучала в висках кровь. Отойдя на безопасное расстояние, он поднял чашу, залпом осушил едва ли не половину, пытаясь унять дрожь в руках, и стал снимать доспехи. Утром Суэйн пришлет оруженосца, который отчистит грязь и кровь и доведет металл и кожу до блеска.

Оставшись в легкой сорочке и чулках, Вулфгар снова поднял рог с элем и повернулся к Эйслинн. Она уже устроилась в кресле, наблюдая за ним чуть ли не с восхищением. Под его пристальным взглядом девушка поднялась и начала подкладывать дрова в очаг.

— Отчего ты не спишь, девица? — резко спросил Вулфгар. — Тебе что-то нужно от меня?

— Мой господин приказал приготовить все для купания, и я старалась, чтобы вода и ужин не остыли.

— Ты не тревожилась за свою безопасность в мое отсутствие? Настолько доверяешь норманнам? — удивился он. Эйслинн, заложив руки за спину, покачала головой:

— Я слышала, как ты отослал Рагнора с каким-то поручением, и поскольку остальные знают, что я принадлежу тебе, то и держатся на расстоянии. Должно быть, очень тебя боятся.

Не обращая внимания на насмешку, Вулфгар проворчал:

— Я так голоден, что, кажется, могу съесть целого кабана. Подай ужин, а купание подождет.

Эйслинн безмолвно отправилась за подносом, а Вулфгар жадно провожал ее глазами, не в силах забыть, какой прекрасной казалась она без одежды. Девушка поставила поднос на стол, и Вулфгар опять почувствовал нежное благоухание майской лаванды.

Победа над врагом воодушевила его, крепкий эль согрел, а этот соблазнительный аромат разжег огонь в крови.

Эйслинн повернулась, ощутив его пристальный оценивающий взгляд, и даже при слабом свете Вулфгар увидел, как кровь бросилась ей в лицо. Девушка нерешительно помедлила, но когда он шагнул к ней, отступила. Вулфгар остановился рядом и, глядя в ее фиалковые глаза, протянул руку. И коснулся груди.

— Я не столь нежный, как Рагнор, — хрипло пробормотал он.

— Он вовсе не был нежным, — шепнула она, сжимаясь от его прикосновения, не в силах понять, что лучше — бежать или сопротивляться. Его рука не ласкала, просто лежала у нее на груди, словно Вулфгар устал и любое резкое движение могло лишить его сил. Большой палец задел крошечный сосок.

— Что у тебя там, девушка? — поддразнил Вулфгар. — Очень хочется узнать.

Эйслинн приподняла голову.

— Ты уже играл в эту игру раньше, господин, и считаешь меня дурочкой. Вряд ли я открою тебе что-то неизвестное, ибо ты уже видел меня такой, какой я появилась на свет, и прекрасно знаешь, что скрывается у меня под одеждой.

— Ах, девушка, слова твои холодны, как зимний ветер. Ты нуждаешься в пламени, чтобы согреть кровь.

— Предпочитаю, господин, чтобы твоя поскорее заледенела. Вулфгар запрокинул голову, и в комнате зазвенел веселый смех.

— О, кажется, я найду сегодня наслаждение как в постели, так и вне ее.

— Садись ужинать, а то все остынет, — бросила Эйслинн, отстраняясь. — И куда скорее, чем ты.

— Ты говоришь совсем как жена, а я даже не сделал тебя своей любовницей, — упрекнул Вулфгар.

— Меня с детства обучали обязанностям хозяйки дома, а не игрушки мужчин, — парировала Эйслинн.

— Тогда считай себя моей женой, если тебе нравится это, малышка Эйслинн, — пожал плечами Вулфгар.

— Без благословения священника? — удивилась Эйслинн. Вулфгар, все еще забавляясь, продолжал настаивать:

— Значит, для этого тебе нужно всего несколько слов, которые наспех пробормочет жирный монах?

— Конечно, — безмятежно кивнула она. — Девушкам не часто дозволяется выбрать себе мужа. Ты ничем не отличаешься от других мужчин, разве только что не сакс, а норманн.

— Но ты же ненавидишь меня, — издевательски напомнил Вулфгар.

— Я знавала многих девушек, которые шли под венец с ненавистным женихом.

Вулфгар шагнул ближе и наклонился, чтобы еще раз полюбоваться тонким профилем. Горячее дыхание коснулось щеки девушки, но Эйслинн смотрела прямо перед собой и, казалось, забыла о его присутствии.

— Скажи правду, — настаивал он, — ведь девушки не выносят лишь старых бессильных мужчин, ни на что не способных в постели?

— Не знаю, господин, — беззаботно бросила она. Вулфгар, тихо усмехнувшись, поднял ее длинный локон; пальцы дерзко погладили мягкую грудь.

— А мне кажется, ты все прекрасно знаешь, мадемуазель. Женщина не станет ныть и жаловаться, если ложе разделит с ней сильный страстный мужчина. Уверяю, ты тоже не будешь скучать со мной в постели! Эйслинн насмешливо прищурилась:

— Господин мой, следует ли мне считать, что ты просишь моей руки?

Вулфгар выпрямился и удивленно поднял брови:

— Что?! Добровольно повесить себе на шею тяжелое ярмо? Никогда!

Он отступил, но девушка продолжала пристально наблюдать за ним.

— А что же твои сыновья-бастарды? Как ты к ним относишься? — осведомилась Эйслинн.

— У меня нет детей, — пробормотал он и с колкой улыбкой добавил: — Но с тобой все может измениться. Щеки Эйслинн гневно запылали.

— Благодарю за предупреждение, — саркастически хмыкнула девушка, забыв о сдержанности и спокойствии. Боже, как она ненавидит этого человека, наслаждающегося ее яростью и способного мгновенно разжечь в ней негодование.

— Но возможно, ты бесплодна, — невозмутимо заметил Вулфгар.

— О! — задохнулась от бешенства Эйслинн. — Тебе, несомненно, такое на руку. В этом случае не придется думать о каких-то детях. Но тем не менее большой грех — взять меня без священных обетов, произнесенных перед алтарем.

Вулфгар засмеялся и сел за стол.

— А ты хозяйственная, домовитая девица, решительна и упряма как вол. Если я сделаю тебя своей женой, ты, пожалуй, вообразишь, что сможешь смягчить мое сердце и спасти этих жалких саксов. Какой великодушный поступок — пожертвовать собой ради горстки крепостных и семьи! — Брови Вулфгара резко сошлись на переносице. — Но меня не трогает твое благородство!