- Нет, отдай!

- Ладно. После поцелуя. Может быть.

- Нет. Отпусти меня, дай мне пройти.

Он отпускает, а я поскорее спешу вдоль березовой рощи, стараясь ни о чем не думать, вот вообще ни о чем, рассчитывая лишь поскорее добраться до дома.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но он догоняет, не успеваю пробежать и нескольких метров.

Хватает меня за талию и тащит с плиточной дорожки куда-то вглубь парка.

Паника, казалось бы, уже не могла сделаться сильнее, но она просто взлетает до небес. Настигает и охватывает, как бы я с ней ни боролась, в мгновение ока парализуя работу всего организма.

- Гордей, прекрати!

Мы вновь оказываемся среди каких-то деревьев. И Гордей снова меня обнимает.

- Отпусти меня, мне надо домой!

- Ты не сможешь уйти от меня без настоящего поцелуя, Бельчонок. Иначе тебе и правда не о чем будет вспоминать.

А дальше…я не успеваю ни вздохнуть, ни выдохнуть. Его губы стремительно накрывают мои. Уже немного знакомые, но своей настойчивостью вызывающие совсем другие по силе ощущения, чем во время первого контакта.

Потому что этот поцелуй оказывается далеко не таким безобидным, как предыдущий.

Я вцепляюсь в Гордея и пытаюсь возмутиться, но в этот момент его язык настойчиво проскальзывает в мой рот.

Все слова, готовые вырваться из меня, сразу же застревают где-то в горле. Все, что я могу сейчас ощущать, это его дерзкое проникновение и наглое, уверенное исследование моей слизистой, во время которого он заполняет своим вкусом, заставляя меня дрожать, словно в лихорадке, а колени подгибаться.

Кажется, что я срываюсь в бездонную пропасть, а он еще сильнее проникает, подчиняя и заставляя все тело трепетать, будто в удушающей предсмертной агонии.

Я проваливаюсь, и держусь вертикально лишь только на одном волевом усилии. А скорее благодаря тому, что Гордей удерживает и не дает мне упасть.

Боже. Мой первый настоящий взрослый поцелуй.

Здесь. Сейчас. С ним. С мажором, от которого я планировала бежать, словно от огня.

Это…это…непостижимо, нереально, не со мной.

Голова так кружится, что я теряю ориентацию. Поэтому, когда он отрывается от меня, я продолжаю зависать в невесомости, не делая не единой попытки увернуться.

- Я так и думал, - шепчет Гордей, прикусывая мою нижнюю губу и судорожно гладя мои волосы, - что это будет охренительно горячо.

- Ты…ты…

Я стараюсь дышать, стараюсь. Очень хочу облечь свои мысли в слова…Не думать о том, что у меня во рту до сих пор сохраняется его вкус. Вкус мяты, кофе и чего-то опасного, горячего, неизведанного, тревожно волнительного. Переворачивающее с ног на голову все сознание, разделяющее жизнь на до и после.

- Я не...

- Отталкивай, если хочешь. Только сильнее отталкивай, Бельчонок.

Он улыбается дерзкой улыбкой, в глазах стоит вызов.

- Ну! – торопит он. – Давай, смелее. Скажи мне, какой я подонок, что пользуюсь твоей неопытностью. Отталкивай и убегай. Ну же!

Он даже отходит на шаг, предоставляя мне полную свободу действий. Хоть при этом не сводит с меня лихорадочного и какого-то больного взгляда.

Я пытаюсь двинуться, но вместо этого спотыкаюсь и снова лечу ему в объятия. И он сразу же снова целует.

- Охренеть, просто охренеть как, Бельчонок, - шепчет мне на ухо, едва разрывает наш контакт.

Мне кажется, с ним происходит что-то в высшей степени странное. Трясет всего, а глаза в темноте так горят. Он очень горячий, словно его всего температурит.

Да и со мной, если честно, творится нечто подобное.

- Я снова сейчас буду целовать тебя, Арин, - вдыхает мне в рот Гордей, едва успеваю поймать несколько глотков кислорода.

Он зарывается пальцами в мои волосы, приподнимает лицо за подбородок и его губы снова накрывают мои. Мой стон срывается прямо ему в рот, и он возвращает мне его, углубляя и углубляя поцелуй.

Я разрешаю ему целовать себя так, как ему хочется и понимаю вдруг, что сама так хочу его целовать.

Неужели это то самое, о чем предупреждали меня родители и сестра? Когда теряешь голову настолько, что ни о чем другом просто думать не можешь.

Он напирает, а я подчиняюсь. Уже не так боясь, как вначале. Получаю несказанное удовольствие от этого напора, наслаждаюсь каждой секундой нашей близости.

Кайфую от каждого вздоха, прикосновения, стона. Мечтаю о продолжении, о бесконечности, о чем-то большем.

- Безобразие! Прямо на улице!

Сразу следом за недовольным возгласом какой-то женщины раздается пронзительный собачий лай.

Я дергаюсь, словно от пощечины.

Гордей отстраняется, но лишь слегка и крепко перехватывает мои запястья.

- Завидует, - говорит он мне усмехнувшись, - не паникуй.

А потом тянет меня мимо открывшей рот женщины, куда-то вглубь аллеи, подальше от фонарей.

И там он снова заключает меня в объятия и опять целует.

...

- Гордей, проводи, пожалуйста, домой, - прошу я, вконец измученная, как морально, так и физически.

Движения мои рваные, губы горят.

- У нас еще есть полчаса.

- Я не собираюсь целоваться с тобой еще полчаса.

- Да?

Он подталкивает меня к очередному дереву, сам нависает сверху.

Меня пошатывает, словно я пьяная.

- Первый? Я первый, кто целует тебя? Арин, скажи…

Одну руку он облокачивает о ствол чуть выше моей головы, пальцем второй проводит по моей щеке.

- Сам же понимаешь, наверное.

- Хочу это услышать.

Я прикрываю глаза, дышу. Потом снова открываю и перевожу взгляд на Гордея.

- Я…не целовалась до тебя ни с кем.

Едва отвечаю, как он улыбается и снова приникает губами к моим губам.

- С ума по тебе схожу, - шепчет в перерывах между поцелуями, - засыпаю и просыпаюсь с мыслями о тебе.

Я снова разрешаю ему исследовать мой рот и даже так смелею, что пробую поцеловать его в ответ. Чувствую, как от моих несмелых попыток по телу Гордея проносится настоящая дрожь.

Он не скрывает того, как ему приятна моя инициатива. А мне…вдруг хочется забыть обо всех чужих запретах и предостережениях. Потому что целоваться с ним это так здорово, сладко-запретно. Пугающе-волнующе. Волнительно, приятно.

О боже, не знаю, о чем я думаю, когда позволяю ему все это, но только мы все целуемся и целуемся.

В моменты я срываюсь от него, но он догоняет, и мы опять утопаем в объятиях и запахе друг друга.

Когда мы, наконец, достигаем подъезда, я полностью обессилена и не могу воспроизвести в голове ни одной связной мысли. Гордей доводит меня до