— Понятно, — я ничего другого и не ждала. — А как я должна это сделать чисто технически? Мне нужно вызвать его на поединок или что-то вроде того?

— Нет, — сказала он. — Просто застрели его. Ты ведь помнишь, что умеешь стрелять, Бобби?

— Наверное.

Я закрыла глаза и попыталась вспомнить, умею ли я стрелять.

Перед внутренним взором тут же возникло поле, установленные мишени и набитый оружием кузов пикапа. Роса на высокой траве, тонкий аромат полевых цветов, смешивающийся с запахом оружейной смазки, легкий прохладный ветерок, по-весеннему яркое солнце и улыбающееся лицо дяди Бэзила, который учил меня стрелять, и который на самом деле…

— Папа, — сказала я. И зачем-то, сама не понимая, зачем, повторила это слово еще два раза. — Папа. Папа.

Картинка сменилась, и я увидела его в новой локации. Ночная городская улица, на которой я никогда не бывала, но которая казалась мне странно знакомой. На нем полинявшие джинсы, почти до неприличия стоптанные кроссовки, потертая кожаная куртка. Он сидит на ступеньках, курит сигарету и смотрит куда-то вдаль, прямо сквозь наступающие на него со всех сторон дома.

Самый опасный человек в мире.

Наверное, в определенный период времени все девочки думают о своих отцах, как о самых лучших, самых больших, самых сильных, самых умных людях в мире. Способных помочь в любой ситуации, решить любую проблему, поддержать, утешить, в конце концов, просто выслушать и дать дельный совет.

Со временем эти ощущения проходят, и чем лучше было твое детство, чем дольше оно длилось, тем сильнее держится эта иллюзия. Но рано или поздно, все папины принцессы вырастают, и даже если и удается миновать станцию «я не просила меня рожать», фигура отца теряет свой мистический ореол и превращается в обычную человеческую.

Но почему-то в моем сознании этой трансформации образа не произошло, и я убедилась, что до сих пор считаю его самым опасным человеком в мире. Хотя несколькими минутами ранее даже не помнила о его существовании.

Папа Джон — мой приемный отец.

Дядя Бэзил — настоящий. Именно он научил меня стрелять.

Я открыла глаза и обнаружила, что Грег сидит на стуле с совершенно серым лицом и с таким видом, будто ему приходится прикладывать огромные усилия для того, чтобы не озираться по сторонам. И, судя по всему, он явно к чему-то прислушивался.

Я тоже попробовала, но ничего, кроме тишины, мне услышать не удалось.

— В чем дело? — спросила я. — Что-то случилось?

— Нет-нет, все нормально, — торопливо сказал он. — Просто у меня случилось что-то вроде вьетнамского флешбека, если ты понимаешь, о чем я. Такое иногда происходит вне зависимости от окружения. Последствия моего личного ПТСР.

— А разве вам правительство не предоставило самых лучших психологов? — поинтересовалась я.

— И мы все еще прорабатываем эту проблему, — сказал он.

— Может быть, вам стоит позвать на помощь?

— В этом нет необходимости, — сказал он. — Мне надо просто посидеть пару минут в тишине и все пройдет.

— Ок, — сказала я.

***

— Что с вашим человеком, Леннокс? Что у него с лицом?

— Полагаю, это непроизвольная и естественная реакция для человека, который знает, кто ее отец. Вы же сами распорядились, чтобы мы ознакомили личный состав с некоторыми фактами о ее происхождении, потому что они должны четко отдавать себе отчет, с кем имеют дело.

— Не думал, что у нас в оперативниках ходят такие впечатлительные барышни.

— Думаю, людей можно понять. Признаться, мне и самому каждый раз не по себе…

— Не разочаровывайте меня, Леннокс. Ну, допустим, он знает. И что с того, что он знает? Она уже пыталась призвать отца и раньше… Сколько раз?

— Мы зафиксировали тринадцать. В основном это происходит с ее более ранними версиями.

— Он так и не пришел. И нет никаких оснований считать, что он может прийти. Возможно, он сейчас там, где не может услышать ее зов. Возможно, никогда больше не сможет. Он же живет в очень опасном мире, в котором может произойти что угодно и с кем угодно. В том числе и с такими, как он. Меня больше интересует ее реакция. Она помнит?

— Не думаю. Скорее, это просто реакция испуганного ребенка. Или подростка, как в данном случае.

— Она не выглядит такой уж испуганной.

— Возможно, у нее на подкорке отложилось, что это слово надо произносить три раза. В некоторых… э… случаях.

— Как бы там ни было, с момента, когда она позвала его в первый раз, прошло уже больше года, а он так и не пришел. Это позволяет надеяться, что он уже просто не в состоянии прийти.

— Возможно. Или же…

— Или что?

— Или ситуация еще недостаточно отчаянная.

***

Мы посидели пару минут в тишине, и у него действительно все прошло.

Он обратно порозовел и перестал смотреть на палату глазами загнанного в ловушку зверя. Я решила, что буду относится к этому с пониманием. Паническая атака, чего тут странного? Не мне же, человеку, страдающему цикличной потерей памяти, его осуждать.

И все же, довольно любопытное совпадение, что его синдром совпал по времени с упоминанием моего отца. Конечно, это может быть обычным совпадением, может быть, его ПТСР связан не с его работой на правительство, а с какими-то неприятными детскими воспоминаниями, которые я запустила, помянув дядю Бэзила всуе, но какие-то подозрения у меня все-таки остались.

Впрочем, они были достаточно смутные и внятно сформулировать их у меня пока не получалось.

— Итак, вернемся к нашему маньяку, — сказала я. — Какой план? Вы подведете меня к нему на расстояние удара, и я его застрелю?

— В общих чертах, — он попытался улыбнуться, но получилось у него куда хуже, чем в прошлые разы. — Чем проще план, тем больше вероятность, что он сработает.

Что ж, мне тоже нравятся простые планы, и мой был куда проще. Вряд ли они приведут этого маньяка ко мне в бункер, а значит, им придется выпустить меня наружу. Там-то я и постараюсь понять, что на самом деле происходит в моей жизни, какую часть правды они мне рассказали, а о какой предпочли умолчать. Я почему-то не сомневалась, что они о чем-то умолчали.

А еще я подумала о том, что же я за человек такой, раз мысль о предстоящем убийстве человека не вызывает у меня отторжения. Или это последствия травмы головы?

В любом случае, я не собиралась никого убивать просто потому, что какой-то не особо уравновешенный тип сказал мне, что это единственный способ исцелиться. Он уже однажды соврал мне, сказав, что он врач,