В ту страшную ночь у Пенни не было никого. Ни русалок, ни Ребекки. Раньше я никогда не думала о том, что пришлось пережить Пенни перед смертью, как одиноко ей было. Врагу не пожелаешь встретить такую беду в полном одиночестве. Я стояла на пляже и думала об этом. А потом развернулась и пошла домой. Горели только окна комнаты № 6. Джейн. Наверное, таких одиноких людей я еще не встречала, а одиночек я видела на своем веку немало – как-никак столько лет проработала в гостинице. Мне показалось, Джейн живет в нашем мире лишь наполовину. Точнее, в ней почти нет жизни – такое впечатление у меня сложилось после нескольких редких бесед. Зато у нее есть Сисси. Какие отношения их связывают – загадка, но Джейн совершенно точно обрела в ней могучего союзника. И защитника. Не знаю, понимает ли это сама Джейн, осознает ли, что Сисси взяла ее под свое крыло.

Через некоторое время после ее приезда мы с Ребеккой заметили, что Сисси зачастила в комнату № 6. Она начала носить туда огромный зеленый термос, какие туристы берут в походы – с большой серебристой крышкой, которая при необходимости превращается в тарелку или чашку. Раньше мы никогда не видели ее с этим термосом, и тут она стала носить его почти каждый день. Мы с Ребеккой быстро сообразили, что утром она оставляет его в комнате № 6, потом наводит порядок в остальных номерах и по дороге домой забирает термос. Поначалу Джейн оставляла его на полу крылечка, потом Сисси стала заходить за ним в номер, обычно на пару минут, но иногда задерживалась чуть дольше.

История с термосом тянется больше семи месяцев. О чем могут говорить эти двое и что у них общего – не представляю. Поначалу, признаться, меня слегка задевала их связь, их маленький мир, из которого меня исключили. Но теперь, видя, как Сисси направляется в комнату № 6 с огромным зеленым термосом, я лишь думаю: слава богу, что эта печальная женщина остановилась в нашем мотеле, а не в какой-нибудь другой глуши. Слава богу, что за ней есть кому присмотреть. Слава богу, что у нас тоже есть.

Он и раньше ей объяснял, да она никак не возьмет это в толк. А его голос все вздымается, опадает и течет, будто песня.

– Вам несказанно повезло, Лидия Мори. Вы такая везучая. Выиграли главный приз – три миллиона долларов! А ведь главный приз разыгрывают всего раз в два года.

Порой она не слышит ни слова из того, что он говорит, только его голос. Бывало, она, зажав трубку плечом, засыпала под его убаюкивающие напевы о выигранных миллионах. Главный приз, рассказывал Уинтон, еще ни разу не получал американец, и технически это невозможно, однако он, Уинтон, предлагает ей свою помощь. Ради нее он готов рискнуть карьерой и помочь ей обходными путями получить заветный приз.

– Вот на что я готов ради вас, – говорит он, и его голос – океан теплоты.

Иногда она вешает трубку посреди разговора, бросает ее на стол и выключает свет. Но на следующий день Уинтон обязательно перезванивает. Обычно между девятью и десятью утра, а потом еще раз – после шести, когда она уже отправила все счета, сходила в магазин за тем малым, что ей сейчас необходимо (туалетная бумага, консервированный суп «Прогрессо», английские маффины) и выпила кофе в кофейне. Часто она слышит его звонок еще с порога. И расстраивается, когда он не звонит. Конечно, Уинтон – жулик, это дураку ясно. Он флиртует, не скупится на комплименты, говорит ласково, но настойчиво. Лидия понимает, что таким образом ее заманивают в ловушку, ею манипулируют. Она все это знает, но каждый раз снимает трубку. А иногда нарочно не снимает, как девчонка, которая просит маму не отвечать, зная, что звонит ее ненаглядный – пусть помучается. Но на следующий день она непременно ответит. Это понятно и Уинтону, потому что он всегда перезванивает.

– Лидия Мори, я по вам скучал. Вы, должно быть, ходили плясать в бар или разбивали сердце какому-нибудь бедолаге.

Через месяц рассказов о призовых деньгах, обходных путях и рисках Уинтон начинает слегка давить. Три миллиона долларов достанутся кому-то другому, если она не оплатит международный налог на приз. Первый налог – 750 долларов, сущие гроши по сравнению с суммой приза, но и эти деньги компания ей возместит. Они бы заплатили сразу, да так не положено. Сперва она должна заплатить, а комитет тут же вышлет деньги обратно. Без уплаты налогов (Уинтон говорит это строго, не нараспев) ничего у них не получится.

Лидия платит. Едет в Торрингтон, в магазин «Уолмарт», и кладет 750 долларов на карту, а карту отправляет по почте в Асторию, Квинс, где якобы живет уполномоченный представитель лотереи. «Уолмарт», Квинс, карта, возмещение – какая нелепость! Явное надувательство. Как он вообще мог подумать, что Лидия ему поверит? Однако же она пока не готова отказаться от ежевечерних звонков. И в конце концов, существует крошечная вероятность, что вся нелепая история Уинтона – правда. Лидия даже дала волю фантазии и представила, как после получения выигрыша отправит крупную сумму Уинтону – помочь немного его семье, помочь ему выучиться. Но нет, скоро она положит конец этому цирку. Только не прямо сейчас. Пусть эти 750 долларов станут своеобразным испытанием. Конечно, Уинтон его не пройдет, и цирк на этом закончится. Все вернется на круги своя. Лидия сознательно не продумывает все до конца, сознательно защищается от признания собственной глупости и расточительности. Она хочет посмотреть, что будет дальше, и не задает себе лишних вопросов.

Итак, она кладет карточку в конверт и высылает его Теодору Беннетту из Астории, Квинс, работнику лотереи. Уинтон сказал, что к карте не надо прилагать никаких писем, и указывать обратный адрес на конверте тоже нельзя. И хотя ей невыносима мысль о выброшенных на ветер 750 долларах, Лидия все же бросает конверт без обратного адреса в почтовый ящик возле ратуши.

Звонить Уинтон не прекращает, и Лидия с удовольствием возвращается к привычному ритму жизни. Утром трубку не берет, зато берет вечером – слушает его болтовню о последней подружке, которая разбила ему сердце подлой изменой, о сыне, которого ему нельзя видеть, о больной матери, о сестре, что сидит в тюрьме. В этих телефонных разговорах мир Уинтона обретает жизнь и краски. Он – взвинченный и ревнивый любовник, заботливый и прилежный сын. Ему двадцать восемь лет. По вечерам он ходит на курсы бухучета, чтобы уйти из лотереи – занятость тут неполная и платят мало. Он бы уже давно ушел, да вот хочет успеть переслать Лидии ее приз. Просто чтобы увидеть, как достойная американка – а не какой-нибудь европейский хлыщ – получает свои деньги.

Со временем родная сестра Уинтона превращается в двоюродную, потом в тетю и даже племянницу. Вечером он учится то на управляющего гостиницы, то на графического дизайнера, то на инженера. Бывшую зовут то Карла, то Нэнси, то Тесс, то Глория. А ему самому то двадцать восемь, то двадцать четыре, то тридцать. Эти несоответствия поначалу тревожат Лидию, а потом начинают смешить. Очередное доказательство, что все эти россказни про лотерею – чушь собачья. Но потом Уинтон вновь начинает расспрашивать ее о жизни. Задает те же вопросы, на которые она раньше не отвечала. Замужем ли она, кем работает, есть ли у нее дети? И тут-то, чувствуя, что их беседам нужен новый виток, иначе они сойдут на нет, Лидия рассказывает Уинтону про бывшего мужа, Эрла Мори. Рыжеволосого парня, с которым ей сперва было так весело, а потом – совсем нет. Который прозвал ее Закусью и щипал за ягодицы, оставляя крошечные фиолетово-желтые синяки. Который однажды ударил ее по голове телефонной книгой, да так сильно, что она потом весь день не стояла на ногах. Который почти каждый вечер кутил с братьями и кузенами в «Пробке», приходил домой вдрызг пьяным и, если повезет, ложился спать на диване в гостиной. Ей было девятнадцать, и уже через несколько месяцев такой жизни Лидия поняла, что ненавидит мужа и всю его семью, но ничего не может с этим поделать. Когда она наконец призналась матери, та велела ей сидеть смирно и благодарить судьбу за мужа из хорошей семьи. Все это Лидия рассказывает Уинтону – так, словно читает сыну сказку на ночь. О девочке, которая однажды заблудилась в лесу и не могла найти дорогу домой. Она говорит и говорит, совсем как Уинтон в начале, и слышит в трубке его дыхание. Изредка он позволяет себе комментарий или вопрос, а обычно лишь короткое восклицание в духе: «Нет, ну какой болван!» или «Пьянь вонючая!» Про других мужчин – что уходили от нее после первой же ночи – Лидия умалчивает. Про Рекса тоже. И про Люка ничего не говорит.