– Что за странный вы человек, мистер Карлетон! Получив письмо от тетки вашей подопечной, явно написанное в сильнейшем волнении, вы даже не дали себе труда ни разобрать вторую страницу, ни – если размытые пятна и впрямь повергли вас в недоумение – отправиться в Чартли, дабы узнать, что там происходит!

– Да, я тоже поначалу решил, что мне предстоит столь тягостная необходимость, – согласился он. – К счастью, следующий день принес мне письмо от Айверли, каковое, следует отдать ему должное, оказалось кратким и вполне разборчивым. Он сообщил мне, что Лусилла пребывает в Бате, что ее тетка лежит в полной прострации и что если я хочу спасти свою подопечную из лап коварной, как он опасается, интриганки, именующей себя мисс Уичвуд, я должен немедленно отправиться в Бат.

– Нет, это уже никуда не годится! – гневно вскричала она. – «Именующей себя мисс Уичвуд» – это надо же! И какие же интриги я плету в отношении Лусиллы, позвольте спросить?

– Об этом он умолчал.

– Если он знал, что Лусилла остановилась у меня, то должен был написать вам уже после того, как Ниниан вернулся в Чартли, иначе он никак не мог узнать, куда она направилась или как меня зовут. Да и явно после того как Ниниан передал миссис Эмбер написанное мною письмо, в котором я изложила обстоятельства своей встречи с Лусиллой и попросила ее разрешить бедному ребенку погостить у меня несколько недель. Мне бы очень хотелось знать, почему, если он счел меня коварной интриганкой, она отправила ко мне сундуки с вещами Лусиллы? Она, похоже, окончательно выжила из ума! Но Айверли тоже хорош! Как он смел написать обо мне такие грязные измышления? Если он и с Нинианом разговаривал в таком же духе, то я ничуть не удивляюсь, что тот так разозлился на него!

– Ваши речи, мадам, очень напоминают мне письмо Клары Эмбер! – съязвил мистер Карлетон. – Оба мне совершенно непонятны. Какое отношение к этой идиотской истории имеет Ниниан?

– Самое прямое! Миссис Эмбер и Айверли намерены женить его на Лусилле. Именно поэтому она и сбежала от них.

– Женить его на Лусилле? – переспросил он. – Какая чушь! Вы хотите сказать, что мальчишка влюбился в нее? Я этому не верю!

– Нет, этого я вам сказать не хочу! Как и она, он ничуть не желает этого брака, но не осмеливается сказать об этом отцу из страха вызвать у того сердечный приступ, которым Айверли терроризирует свое семейство, заставляя их исполнять любую свою прихоть. Полагаю, вы не имеете представления о положении дел в Чартли?

– Ни малейшего. Я не бывал там после смерти своей невестки. Мы с Айверли не ладим, да и никогда не ладили.

– В таком случае, я расскажу вам! – пообещала мисс Уичвуд и незамедлительно принялась живописать ему обстоятельства, каковые подвигли Лусиллу на столь отчаянный поступок, как бегство.

Он слушал ее в полном молчании, но выражение его лица было явно обескураживающим и, когда она закончила свое повествование, он был настолько далек от того, чтобы преисполниться сочувствием или пониманием, что раздраженно воскликнул:

– Ради всего святого, мадам! Избавьте меня от этих челтенхемских трагедий! Столько шума из-за того, что можно уладить в мгновение ока!

– Мистер Карлетон, – сказала она, изо всех сил стараясь держать себя в руках. – Я отдаю себе отчет в том, что, будучи мужчиной, вам трудно осознать всю глубину дилеммы, перед которой оказалась Лусилла. Но, уверяю вас, девушке, только что закончившей пансион, должно было казаться, будто она попала в ловушку, из которой есть только один выход – бегство! Если бы Ниниан набрался мужества и заявил отцу, что не намеревается делать ей предложение, все было бы по-другому. К несчастью, сыновняя любовь в сочетании с внушенной ему матерью (в этом я нисколько не сомневаюсь) уверенностью, что малейшее неповиновение равнозначно убийству, подавили те крохи решительности, которые у него еще оставались. Насколько мне удалось выяснить, он собирался обручиться с Лусиллой, а потом положиться на судьбу и провидение в том, что они не допустят этого брака. Единственным светлым пятном во всей этой эскападе стало то, что Ниниан, вернувшись в Чартли и обнаружив, что отец впал в бешенство без малейшего вреда для своего здоровья, начал понимать, что слабое сердце Айверли – всего лишь предлог для того, чтобы добиться беспрекословного повиновения членов его семейства.

– Ниниан, как и любой другой молокосос, мне совершенно неинтересен! – резко бросил мистер Карлетон. – Я принимаю как данность – с ваших слов, мисс! – что давление, оказываемое на Лусиллу, было нелегко вынести. Но вот чего я не понимаю, мадам, так это почему она решила, что единственное ее спасение заключается в бегстве? Какого дьявола маленькая глупышка не написала мне?

Эннис уставилась на него, приоткрыв от удивления рот, и прошла добрая минута, прежде чем она в достаточной мере овладела собой, чтобы ответить.

– Как мне представляется, сэр, предыдущий опыт обращения к вам за поддержкой не дал ей оснований надеяться получить иной ответ, кроме того, что она должна поступать так, как полагает нужным ее тетка, – сказала она.

Девушка с удовлетворением отметила, что ей, по крайней мере, удалось смутить его. Карлетон покраснел и голосом, в котором слышалась неприкрытая досада, заявил:

– Поскольку все просьбы, кои я получал от Лусиллы, касались вопросов, выходящих за пределы моей компетенции…

– Даже просьба купить ей собственную лошадь? – быстро вставила Эннис. – Это тоже выходит за пределы вашей компетенции, мистер Карлетон?

В глазах его мелькнула тень сомнения.

– Она действительно просила меня об этом? Я не помню.

Теперь уже она оказалась в замешательстве, поскольку не помнила точно, был ли отказ разрешить ей иметь собственную лошадь одним из обвинений, выдвинутых Лусиллой против него, или очередным запретом, исходящим от миссис Эмбер, в борьбе с которым она не сочла возможным прибегнуть к помощи дяди. К счастью, ей не пришлось ни идти на попятный, ни увиливать от ответа, потому что он заговорил сам:

– Если она и обращалась ко мне с подобной просьбой, то, пожалуй, я действительно запретил ей обзаводиться собственным выездом. Что за дурацкая мысль – держать в городе лошадь и грума, которые обходятся дьявольски дорого?

Поскольку в этом она убедилась на собственном опыте, то отрицать справедливость его слов не могла. Поэтому она благоразумно оставила этот вопрос в покое и вернулась к первоначальным обвинениям, заявив:

– Но разве я не права в том, что у вас в обычае переадресовывать все просьбы Лусиллы миссис Эмбер, предоставляя той решать их по собственному усмотрению?

– Да, разумеется, вы правы, – нетерпеливо ответил он. – Что я могу знать о том, как надо воспитывать девочек в пансионах?

– Что за жалкая увертка, чтобы успокоить свою совесть! – сказала она.

– Моя совесть не нуждается в увертках, мадам! – отрезал он. – Я могу быть официальным опекуном Лусиллы, но от меня никогда не требовалось вмешательства в тонкости ее воспитания. А если бы мне это предложили, я без колебаний отверг бы подобную обязанность. Я не умею и не желаю нянчиться с младенцами!