Ханне. Он начал скучать по ней со дня отъезда. И по малышу тоже, вспоминая, как тот держался за его палец, пока спал. Конечно, он понимал, что нельзя считать это проявлением любви - ребенок наверняка хватал за палец всех, у кого был на руках, - однако он почувствовал непреодолимое желание еще раз ощутить крепкое пожатие этих пальчиков.

Услышав тихий шум, Акин открыл глаза и заметил какое-то движение. Это была Ханна. Завернувшись в белый тонкий халат, она шла к бассейну, пересекая ярко освещенные луной и тенистые участки. Акин не шевелился, гадая, а не заснул ли он и не снится ли ему сон. Когда она подошла к нему, он вынужден был признать, что все это происходит наяву.

- Малыш здоров? - спросил он.

- Спит. Я только что покормила его и отправила в детскую, а потом заметила, что ты вернулся, и пришла поздороваться.

Ханна села, и голубое сияние подсветки бассейна отразилось в ее глазах.

- Я думал, что после того, как тебе поставили ретейнеры, ты теперь будешь улыбаться без остановки.

- Как крокодил, целыми днями. - Хмыкнув, она облизнула зубы. - Я всю жизнь прятала зубы. А брекеты, как ни странно, стали для меня броней. Я совсем не смущалась, когда носила их, но сейчас, когда их нет, я опять боюсь улыбаться, чтобы не показывать зубы.

- Такую красоту стыдно скрывать. - Акин легко погладил ее по руке. - Включи это в свой список. Если чувствуешь потребность улыбаться, улыбайся.

Интересно, а в ее списке есть занятия любовью? В свой он такое бы добавил, подумал Акин, поднося руку Ханны к губам. Он сначала поцеловал тыльную сторону ладони, чтобы ощутить вкус ее кожи, затем переместился к запястью, где бился пульс.

- Я должна сказать тебе… - начала Ханна и на секунду замолчала. - Когда тебя не было, твоя мать сказала нечто, что заставило меня думать…

На свете нет лучшего средства избавить мужчину от сладостных мечтаний, чем заговорить о его матери. Акин прижал руку Ханны к груди и терпеливо ждал продолжения.

- Я решила, что ты должен знать… - неуверенно продолжила Ханна, - что я понимаю, какое трудное у тебя было детство.

Внутренние барьеры, которые пали при виде нее, снова заняли свои места, готовые отразить любое нападение.

- Я не хочу говорить о своем детстве, - сказал Акин, выпуская ее руку.

- Я на это и не рассчитывала.

По ее тону Акин понял, что она знает его как облупленного и видит его слабость. Ей удалось разглядеть и вытащить наружу ту боль, что он уже давно запрятал в дальние уголки души. И сейчас он, затаив дыхание, ждал, что она будет делать со своим знанием.

- Я тоже ненавижу говорить о своем детстве, - проговорила она. - Моя мама умерла от передозировки, а об отце я ничего не знала. У моей бабушки был свой дом, но пенсия была крохотной. Я носила одежду с чужого плеча, а на обед ела примитивные сэндвичи. Из-за того, что у бабушки был артрит, я сама готовила эти сэндвичи и сама заплетала себе косички. Я не хотела доставлять ей хлопот, но все равно я была для нее тяжелым бременем. Все это сделало меня замкнутой. Моим вторым домом стали библиотеки. Мне нравится учиться, а библиотеки обеспечивают безопасность, потому что люди там должны вести себя соответствующим образом.

В библиотеках меня никто не дразнил.

Он построит для нее библиотеку, решил Акин.

- Бабушка говорила, чтобы я игнорировала их, но это не означало, что злые шутки меня не задевали. Еще она говорила что-то типа «Цвети там, где тебя высадили». - Ханна слабо улыбнулась. - Я понимаю, что ты не нуждаешься в таком. Ты и так знаешь, каков ты есть. И я восхищаюсь тобой. Я хотела бы быть такой же, как ты.

- Иди сюда. - Акин усадил ее к себе на колени. Он не умел раскрываться так, как это делала Ханна, свои чувства он мог выразить только действием.

Ханна удивленно посмотрела на него.

- Не надо меня жалеть.

- Я и не жалею. Я восхищаюсь тобой. - Он испытал глубочайшее потрясение, осознав, что говорит совершенно искренне. И поцеловал ее. Потому что для него это был единственный способ выразить свою нежность.

Ханне показалось, что она тает, когда Акин так властно завладел ее губами. Он пробудил в ней настолько сильные эмоции, что она задрожала. Она не могла противостоять мощному желанию отдаться во власть мужчины, который обладал не только красивой внешностью, деньгами и властью, но и внутренней силой. Чем лучше она узнавала его, тем сильнее ей хотелось принадлежать ему. К тому же она уже была замужем за ним. Поэтому имела право целовать его. Прикасаться к нему.

Над ней часто издевались за то, что она мечтает о любви. За то, что считала комплименты и ласки искренним проявлением чувств, а не прелюдией к тому, чтобы затащить ее в постель. Однако сейчас она знала: Акин искренен в своих словах и действиях.

Он просунул язык ей в рот, и ее словно пронзило электрическим зарядом.

- Я хочу тебя всю, но боюсь сделать тебе больно, - тихо произнес он, слегка отстраняясь. - Что мне можно делать? Скажи.

- Я хочу тебя всего, - прошептала Ханна. Для нее было ошеломляющим наслаждением - позволить ему делать все, что он пожелает, однако ей этого было недостаточно. Не имея практически никакого опыта в сексе, она боялась, что он будет разочарован, и тогда нарушится то прекрасное единение, что возникло между ними. - Можно?

- Я весь твой.

Ханна понимала, что это не так, но сейчас она решила забыть об этом. Когда Акин стал целовать ее шею, она распахнула полы его халата и, проведя руками по его груди, нашла соски. Он судорожно втянул в себя воздух, и она вдруг почувствовала себя всемогущей. Наклонив голову, она принялась по очереди водить языком по его соскам.

Акин запустил пальцы ей в волосы.

- Я тоже так хочу с тобой.

Ханна улыбнулась и, целуя его и все шире распахивая халат, опустилась до пупка. Затем она слезла на пол, встала на колени и принялась исследовать его тело легкими прикосновениями и поцелуями. Когда она добралась до головки члена, Акин дернулся и раздвинул ноги. Она обхватила рукой его пенис и взяла в рот.

- Ханна, - выдохнул Акин.

Лаская