— Тогда ясно…

— Вот и хорошо. Трудись, а то получается, что я твою работу делаю. А когда закончишь обтачивать капут до нужного размера, используй для рассылки кирасир Чуплегова.

Канцлер Воронцов беседовал с гофмейстером Нарышкиным. Тот вел обычную светскую беседу — будто ничего не произошло. Мимо них двигалась колонна астраханцев. Батальон тянулся на запад. Били барабаны, свиристели флейты. Вслед за ним пошли голштинские роты. За спинами солдат свисали пухлые ранцы с недельным запасом провизии. Далее катились, влекомые многоконными упряжками, полевые пушки. Отряд отнюдь не казался игрушечным. Размер терялся перед сумрачными лицами бойцов, полными решимости. Командующий этой небольшой армией фон Левен подъехал к скучающим сановникам.

— Счастливо оставаться, — пожелал он им. — В соответствии с волей государя я выступаю на Нарву…

— А как же мы без прикрытия? — спросил Воронцов.

— Как только отошлют гонцов с манифестом, ступайте на галеру. Она выходит в Ревель. Там вы, Михаил Илларионович, должны создать локальное правительство, лояльное императору Петру. Вот инструкции, — и протянул пакет с красными сургучными печатями. — Кроме того, гусары задержатся еще на час.

— А где его величество? — Канцлер был растерян и немного обижен.

Фон Левен пожал плечами и повернул коня.

Воронцов с Нарышкиным переглянулись, канцлер опрометью бросился к пристани. Петра он обнаружил на сходнях яхты. Рядом топтались Тембенчинский, Измайлов, Гудович и два десятка кирасир. И, разумеется, Елизавета Романовна.

— Лиза желает разделить мой анабазис, — сообщил Петр Воронцову, — отпустишь племянницу со мной? И вот что… Просьба. Не сумеют тебя мои орлы защитить — сдавайся, не геройствуй. Но и — не уходи на ту сторону. Без тебя мне никак. Просто — кто-то должен остаться в России.

— А куда вы собираетесь плыть? — От сердца у Михаила Илларионовича сразу отлегло. Царь просто не подумал, что, вручив инструкции не лично, принизил статус канцлера.

— В Кёнигсберг. К армии Румянцева.

— А как же двор? — спросил, недоумевая, Нарышкин. — Все на яхту не войдут.

Петр промолчал. Баглир фыркнул. Измайлов хмыкнул. Гудович пожал плечами.

— Пусть разъезжаются по домам, — сказал он, — хотя теперь везде будет небезопасно. После волковского манифеста екатерининцев будут бить — и хорошо, если не любых дворян.

Но с отплытием пришлось подзадержаться. В крепость ворвались лейб-кирасиры. Фон Фермойлен отсалютовал императору, потом увидел Баглира и, соскочив с коня, облапил. Едва не раздавил о стальной нагрудник.

— Если бы мы заранее не подготовили маршруты отхода, как ты посоветовал, то уже с небес наблюдали бы развитие событий.

Кирасир и подошедших следом выборжцев присоединили к уходящему на Нарву отряду. Многие отправились развозить манифест — с непременным требованием не допускать дворянских погромов. В манифестах царь обещал третьему сословию полную волю и земельные наделы, а также снятие всех налогов, кроме подушного, и всех повинностей, кроме рекрутской.

Разночинцам и мещанам обещались выборные городские магистраты, а также допуск к экзаменам на чин. Табель о рангах восстанавливала свой прежний смысл — насоса по перекачке лучших людей всех сословий в дворянство. Император мог быть доволен. Победить он еще далеко не победил. Но место в истории себе обеспечил.

Когда гукор вице-адмирала Талызина подошел к гавани Кронштадта, Иван Лукьянович велел отдать якорь и послал на берег одного из своих офицеров в шлюпке. Тот скоро вернулся и доложил о полном спокойствии в городе. Однако стоило ступить на берег адмиралу, как пристань покрылась солдатами, которых возглавлял Миних.

— Здравствуйте, любезнейший Иван Лукьянович! — радушно улыбнулся фельдмаршал. — С чем пожаловали? Чем порадуете? Что нового?

Его румяная физиономия была какой-то радостно-глуповатой. Талызин подумал было, что фельдмаршал слегка навеселе, но — не попахивало. Миних заглядывал в самое лицо, дыша крепким табаком, хлопал по плечу, но все-таки адмиралу удалось собраться.

— Я, собственно, должен был поторопить отбытие резервной флотилии в Кёнигсберг, — уверенно солгал он. — Это часть приготовлений для войны с Данией.

— Ох, дружище, боюсь, нам сейчас не до того, сами знаете, — вздохнул Миних.

Талызин тоже сумел соответственно случаю вздохнуть, тяжело и даже с надрывом.

— Так что делать будем? — спросил Миних, вдруг вновь став веселым.

Адмирал уже успел возненавидеть насмешника, буравящего его озорными глазками. Надо же — такую комедию ломает. И приходится подыгрывать. Иначе ведь озвереет, супостат.

А Миниха, которого всю жизнь не оставляла склонность к театральности, напротив, понесло. Казалось, он пил замешательство адмирала, смаковал, как кружку доброго пива.

— Но ведь у вас приказ императора! — вдруг радостно сообщил он.

Талызин поспешил ухватиться за соломинку:

— Вот именно. Посему будем его выполнять.

— Будем-будем, — успокоил его Миних. — И всенепременно, и неукоснительно. Только вы мне его, пожалуйста, покажите.

— Не могу, — заюлил Талызин. — Он адресован князю Меншикову лично.

— Командиру эскадры, понимаю, — кивал Миних. — Меня лично как бы и не касается?

— Выходит, что нет, — поддакивал Талызин.

— Ну хоть одним глазком?

Адмирал вспотел. Он про себя уже ругал Миниха старым хреном и всяко покрепче.

— Не могу. Никак не могу, уж простите. — Мог бы, родил бы приказ тут на месте.

— Ну хоть самый краешек бумажки, только подпись!

— Да приказ-то запечатан, вот беда. — Иван Лукьянович даже выю покаянно склонил, для пущей убедительности.

— Тогда сам пакет.

Талызин смог только руками развести.

— Тогда и вы меня не обессудьте, — смеясь, сказал Миних. — Эй, ребята, взять его!

Пара фузилеров живо схватила адмирала.

— Еще раз простите, но я вас обыщу сам, — сказал ему фельдмаршал. — Понимаете ли, практически не на кого положиться. Глядишь, сейчас найду пакет с приказом, виниться перед вами буду.

Талызин пытался извиваться. Однако — Миних нашел. И нашел, разумеется, не выдуманный пакет от Петра, а ту самую, собственноручно писанную бумагу Екатерины. Тут ему стало совсем весело.

— Да вы, адмирал, тоже изменник! — ликующе воскликнул он, всплескивая руками, как веслами. — Да преловчайший! Я уж было вам совсем поверил.

И тут с Минихом произошла метаморфоза. Развлекающийся старикан, сухопутная рыба-прилипала, превратился в полководца и героя, покорителя Очакова и победителя при Ставучанах.

— Солдаты! — возвысил он голос, в котором уже не было ни тени ехидства. — Сегодня мы, изобличив сего предателя, спасли Кронштадт для императора Петра. А чтоб другим неповадно было измену чинить, повесим его здесь же, на причале. На вас же я немедленно напишу представления государю — и обещаю: никто не будет оставлен монаршей милостию и благоволением.