А все-таки его не покидала мысль о побеге. Желающих набралось пятнадцать человек, Федор с ними. Им удалось ночью связать часового и проползти под колючей проволокой. Несколько ночей они шли по лесу, днем прятались в ямах. Один раз всю группу обстреляли немцы, спастись сумели лишь десять человек во главе со старшим — бывшим лейтенантом Гореловым. На следующее утро Горелов послал Сашу и Федю на разведку в одинокий дом у опушки леса — нельзя ли добыть вареной картошки? Люди в доме приняли их приветливо, но две женщины все время куда-то выходили, вроде как по делам. Через некоторое время они услышали издали крик Горелова:

— Выходить всем в сторону леса!

Оказалось, это украинские националисты решили атаковать пришедших. Саша с Федей кинулись из дома, пули летели вслед за ними. Одна из них прострелила Саше брюки на уровне колена — попади она на сантиметр левее, он не смог бы бежать. Но их все-таки поймали и отконвоировали в какой-то подвал, а на следующий день связали руки позади спины и пинками втолкнули в повозку.

Так они оказались в небольшой деревенской избе, служившей тюрьмой.

Глубокий голос Юрия Левитана каждый день сообщал по радио сводки: «От Советского информбюро: наши войска оставили город Смоленск; наши войска с боями отошли от города Тулы; наши войска после упорного сопротивления противнику оставили город Серпухов. Противник несет тяжелые потери». О потерях советских войск не сообщали, но все об этом догадывались. По всей стране семьи получали с фронтов «похоронки»: «Сообщаем, что ваш муж пал на поле боя смертью храбрых». А те, о ком не сообщали, попадали в плен.

Среди всех этих тяжелых новостей у Марии Берг состоялась неожиданная радостная встреча: в очереди за хлебом она случайно увидела Эмму Судоплатову. Сначала она подумала, что ошиблась, — так та похудела и осунулась. На всякий случай она окликнула:

— Эмма! Эмма Карловна!

Женщина повернулась — это была она. Обе кинулись друг к другу. Оказалось, что Эмма с сыновьями жила недалеко от них, и теперь они часто виделись.

Холод в первую зиму войны, в 1941 году, стоял необыкновенный — всю Россию сковал сильный мороз и засыпало снежными метелями.

В середине октября немецкие войска вплотную подошли к Москве, столица оказалась на линии фронта. Общее настроение было упадническим. Чтобы хоть как-то поднять его, Сталин устроил в день 24-й годовщины Октябрьской революции, 7 ноября, военный парад на заснеженной пустынной Красной площади. Эта традиция всегда поднимала в народе волну патриотического энтузиазма. И на этот раз он стоял на трибуне Мавзолея Ленина, махая колоннам солдат и натужно улыбаясь. Войска проходили мимо него молча и прямо с парада отправлялись в бой. На параде присутствовал и Павел Судоплатов: Эмма увидела его в кинохронике стоящим сбоку от Мавзолея и повела в кино Марию. Обе они так страдали, так скучали по Москве, что плакали, сидя в кино.

Лиля тоже впервые увидела настоящий фильм — американскую картину «Большой вальс», о жизни венского композитора Штрауса. Фильм шел на английском языке с русскими субтитрами, она с трудом успевала прочитать их. На экране мелькала в танце какая-то красивая женщина в белом бальном платье. Было много музыки, много красивого пения, но Лиля так ничего и не поняла. Смотреть парад на Красной площади ей было интересней.

А в Алатыре проходили свои «парады». Раз в месяц или реже издали раздавался глухой шум. Через полчаса на улице появлялась медленно движущаяся серая масса — это проходили длинные колонны арестантов, осужденных людей. Километровая лента извивалась по середине улицы. Вид у них был до отчаяния жалкий, лица изможденные и понурые, они с трудом передвигали ноги, одетые в грязную рванину. Вели их под строгим конвоем, по сугробам, продрогших до синевы. Смотреть на них Лиле было страшно, но и любопытно. Она видела — по бокам вышагивали хмурые солдаты охраны с винтовками наперевес. Она видела их около городской тюрьмы, стоявшей вблизи их школы. Там их часами по партиям вводили или выводили из тюремных ворот.

Лиля слышала, что хозяева неприязненно говорили о них:

— Политических прогоняют в лагеря, все они изменники и враги. А с ними — преступники, воры и бандиты.

Как она ни была мала, все-таки не понимала — откуда взялось столько преступников? К удивлению Лили, если мама оказывалась дома, когда они проходили, она в любую погоду выбегала на улицу, стояла у ворот и пристально всматривалась в их ряды. У нее дрожала челюсть, она шептала про себя: «Каких людей гонят, как скот! Каких людей!..» Подойти к ним близко не разрешала охрана, а то бы она вошла прямо в толпу, разыскивая среди них кого-то. Кого — Лиля не понимала. Она не могла себе представить, что в этих колоннах врагов и преступников мама высматривала ее отца. Даже если бы ей тогда сказали, что он там, она не смогла бы поверить, что ее папа, о котором мама рассказывала так много хорошего, мог оказаться среди преступников. Подавленная их видом, Лиля потом спрашивала маму:

— Что такое «политические»? Кто эти люди?

Мария в ответ закрывала лицо и тихо плакала:

— Я тебе потом объясню, когда-нибудь…

В такие дни поздно вечером приходила Эмма Судоплатова. Мария кидалась к ней на шею и рыдала. Эмма гладила ее по голове:

— Машенька, я знаю, я тоже их видела. Это ужасно. Мы все знаем, что среди них много невинных людей.

— Много? Да почти все. Эммочка, неужели твой Павел не может разузнать о судьбе моего Павлика? Ведь они так дружили…

— Машенька, он пытался, но говорил мне, что ничего не выходит. Он ведь работает в разведке, а политические аресты — это в других отделах. Туда даже соваться невозможно, они подозревают каждого, кто хочет хоть что-то узнать. Такая это ужасная система.

Единственное, чем Эмма Судоплатова могла помочь Марии Берг, — это поплакать с ней вместе.

* * *

В алатырскую больницу все чаще поступали партии раненых с фронта, палаты были переполнены, и ее переименовали в «госпиталь долечивания». Не хватало врачей и сестер, у местных не было достаточного опыта для лечения таких тяжелых больных. Прибыли новые военные врачи, начальником был назначен пожилой опытный врач Самуил Самойлов из соседнего города Чистополя, его мобилизовали и сделали майором медицинской службы, хотя ничего военного в нем не было. В помощь ему прибыл хирург-поляк по фамилии Бубель-Яроцкий, а комиссаром госпиталя стал капитан Анатолий Басаргин, москвич.

Комиссара, как представителя партии коммунистов, полагалось иметь в каждой военной части. Мария его побаивалась: кто знает, как он отнесется к жене арестованного. До сих пор Мария не сталкивалась с антисемитизмом, простые люди в провинции были значительно сердечней, чем москвичи. Но теперь заволновалась — оставят ли ее работать в военном госпитале? Но в годы войны люди изменили свои привычки, жили и работали дружнее, помогали другу другу. К тому же квалифицированные работники нужны были повсюду. И начальник, и комиссар оценили Марию, отнеслись к ней дружески. Со стажем работы в столичной поликлинике и почти законченным медицинским образованием, она была из среднего персонала самой опытной, и ее сделали старшей вольнонаемной сестрой.