Обратная дорога в Гризхейз была долгой и холодной. Сначала Мейкпис думала, что Джеймс, наверное, сердится, потому что она задерживала его в побеге. Но на полпути его ладонь скользнула ей в руку, и так они шли до самого дома, бросая вызов тюремщикам.

Наутро Мейкпис с мукой наблюдала, как Джеймса разложили во дворе при всем народе и задали такую жестокую трепку, что потом он едва мог стоять. Никто не сомневался, что это он задумал побег и потащил с собой Мейкпис. В конце концов, он старше нее и к тому же мальчик.

Мейкпис тоже выпороли, но не так сурово и в основном за кражу драгоценного перца. Мистрис Гоутли была рассержена и расстроена.

– Некоторых вешали и за меньшее, – пробурчала она. – Я тут все гадала, когда даст о себе знать дурная кровь. Недаром говорят, яблочко от яблоньки…

Мейкпис вернулась к работе на кухне, делая все, чтобы выглядеть раскаявшейся грешницей. Однако мысли горели новой силой и ясностью.

«В следующий раз нужно придумать, что делать с собаками. Попробую подружиться со всеми, а не только с теми, кто спит на кухне. И наш план должен быть безупречен, иначе Джеймс снова пострадает. Он храбр и умен, но не всегда умеет как следует все продумать.

Я привлекла к себе внимание Старших. Если они начнут следить за мной, легко увидят насквозь и прочитают мысли. Значит, я должна вести себя тише воды ниже травы. Быть некрасивой, неприметной, скучной. А заодно осторожной и терпеливой.

Я найду способ сбежать отсюда, даже если на это понадобятся годы».

И действительно, понадобились годы.

За два года и три месяца измениться может очень многое. Двадцать семь месяцев – достаточно долгий срок, чтобы дом, где ты живешь, проник в твои кости и твой мозг. Его цвета становятся палитрой твоего сознания, его звуки – твоей сокровенной музыкой. Его башни или шпили населяют твои сны. Его стены – средоточие твоих мыслей.

Люди – странные, легко приспособляющиеся существа и рано или поздно привыкают ко всему, даже к невозможному или невыносимому. Красавица, живущая в замке Чудовища, вне всякого сомнения, имеет свой распорядок дня, свои маленькие источники раздражения и беспредельно скучает. Ужас – вещь утомительная. Его трудно испытывать бесконечно, так что рано или поздно он вытесняется чем-то более практичным. Однажды ты просыпаешься в своей тюрьме и осознаешь, что это единственное реальное место. Побег – это сон, неискренняя молитва, в которую больше не веришь.

Но Мейкпис привыкла сражаться с медленной отравой привычки. Жизнь с матерью научила ее существованию без корней. «Это не твой дом», – напоминала она себе снова, снова и снова.

К счастью, у нее был медведь, чьи жаркие и мятежные инстинкты постоянно твердили, что она в тюрьме и закована в цепи, которые не может ни видеть, ни чувствовать.

И у нее был Джеймс. Теперь встречаться с братом было труднее. Тем более что у Джеймса появились новые обязанности и отныне у него оставалось меньше времени для других слуг. Он сделался личным камердинером Саймонда, светловолосого наследника сэра Томаса, и стал его мальчиком на побегушках, компаньоном, спарринг-партнером и персональным лакеем.

Однако, несмотря на все усилия домашних разлучить брата и сестру, они старались улучить минуту, чтобы тайком встретиться и строить планы.

За два года и три месяца можно многому научиться. Например, как планировать побег. У Мейкпис обнаружились настоящие способности к подобным делам. Джеймс являлся со смелыми, хитроумными замыслами, совершенно не замечая их недостатков. Он был самоуверен, она полна сомнений и недоверия. Но сомнения и недоверие имели свои преимущества. У Мейкпис были чутье на неприятности и внешне ничем не проявлявшаяся хитрость, когда речь заходила о принятии решений.

Она копила каждый пенни, случайно попадавший ей в руки, и тайком тратила деньги на поношенную одежду, на случай если потребуется быстро преобразиться. Изучила ритуалы и привычки всех обитателей Гризхейза, обнаружила в старом доме десятки тайников. Она упрямо трудилась над чистописанием, чтобы, если понадобится, попробовать силы в подделке чьей-то подписи.

Два года и три месяца научили ее, как стать осторожной, терпеливой воровкой, таскавшей и прятавшей разные мелочи, которые могли бы пригодиться при побеге: маленький нож, огниво, обрывки бумаги, свечные огарки. У нее была пудра, чтобы подсветлить лицо и скрыть оспины, и уголек, чтобы подчернить брови. Мейкпис также собирала ненужные, никем не охраняемые тряпки, которые сшивала в свободное время, превращая в подобие импровизированной веревки, на случай если понадобится спуститься из окна дома. Она даже тайно нарисовала собственную карту местности на обороте старой афиши, постепенно добавляя туда один ориентир за другим.

Время от времени, к всеобщему негодованию, Джеймс и Мейкпис пытались сбежать из Гризхейза. Как правило, их с позором возвращали обратно.

За два года и три месяца можно многому выучиться на собственных ошибках. Можно обнаружить пользу терпения и хитроумия. Можно приучить всех не замечать тебя.

Мейкпис училась прятаться у всех на виду. В конце концов с ней стали обращаться как с кухонной принадлежностью, вроде половников и щипцов. К тому времени, как ей исполнилось пятнадцать, ее считали своей в обществе слуг. Стали доверять. Принимали как нечто должное. Остальные слуги скорее воспринимали ее как второе «я» ворчливой старой кухарки, чем реального человека с потаенными мыслями. Иногда ее даже называли Тень Гоутли, Эхо Гоутли и Кошка Гоутли.

Мейкпис делала все, чтобы казаться ужасно некрасивой. Одежда у нее всегда была мешковатой, плохо сидела и часто была в пятнах или запачкана мукой. Волосы приобрели такой же дикий и непокорный вид, как у матери, но, как и у других служанок, были тщательно закрыты полотняным, похожим на тюрбан чепцом. Выражение лица менялось медленно, и девочка позволяла людям считать, что и думает она так же медленно. На самом деле все было не так. Мысли были такими же быстрыми, как пальцы, ловкие, загрубевшие пальцы, на которые никто не давал себе труда взглянуть дважды.

Она почти ни с кем не сходилась близко. За эти годы на ее поведение сильно повлиял медведь. Поскольку он не любил, когда люди подходили слишком близко или слишком быстро, Мейкпис никогда этого не делала. Стоило незнакомым людям оказаться в пяти футах, это вызывало у нее злость и испуг, словно они атаковали ее с воинственными воплями. В такие минуты медведю хотелось выпрямиться в полный рост и пригрозить им, заставить отступить. Он пытался тихо, злобно зарычать, но звуки выходили из горла сердитым кашлем. Мейкпис заслужила репутацию особы своевольной и вспыльчивой, яро охранявшей территорию кухни.

– Не смей вбегать туда без предупреждения, – остерегали мальчиков на побегушках, – иначе Кошка Гоутли огреет тебя половником.

Все слуги при этом покатывались со смеху. И никто не предполагал, что Мейкпис просто учится держать в узде медвежий нрав.