Первым, что я увидел, спустившись с утеса, был кинжал Блеза, который как ни в чем не бывало висел у того на поясе. Уловив мой взгляд, Блез сказал:

– Ловко ты его метнул с такой высоты! У меня бы ни за что так не получилось: он вонзился в землю у самых моих ног.

Пока я соображал, что бы ему ответить, на меня накинулась Рейчел. Обняв меня за шею и не обращая внимания на негодующие взгляды рапангов, целуя и плача, девушка залепетала:

– Лео, ты – мой герой! У тебя была куча камней, но ты полез, полез на эту неприступную гору! Представляю, сколько раз ты едва не срывался вниз! Как замирало у тебя при этом сердце! Какое отчаяние тебя брало при взгляде, как много еще остается до вершины! И все-таки ты на ней оказался!

Пожалуй, насчет охватившего меня отчаяния, когда я все не мог обнаружить камни, Рейчел была права. Но рисковал лишь единожды, когда, открывая дверь в подъемник, одновременно удерживал в зубах и сапог и веревку.

Тогда-то для меня и наступил тяжелый момент. Спустившись, первым долгом я хотел рассказать рапангам про обнаруженный мною подъемник. Чтобы те влюбленные юноши, которые собирались добыть камни для себя и своих возлюбленных, не разбивались насмерть. А такие случаи далеко не единичны.

Но как мне было поступить теперь? Сознаться во всем означало поколебать ко мне любовь Рейчел. С другой стороны, мое молчание обернется человеческими жертвами. К счастью, я снова вспомнил о таком понятии, как компромисс и решил, что о подъемнике все же расскажу. Но уже перед самым отбытием с острова, и Гаспару. А уже тот поведает о нем рапангам. Именно им, а не вождю. Который может и промолчать, чтобы подъемник не изменил весь уклад жизни островитян.

Тех учили карабкаться по скалам едва ли не с младенчества. И пусть уже они сами решат – не важно, путем тайного или открытого голосования, либо же кинув жребий, – продолжать ли им жить по-старому, или воспользоваться новым знанием. Это несправедливо, когда за народ на свое усмотрение решает тот, кто всего лишь наделен властью.

– Ну так что, эти камни подойдут, или мне за другими слазить? – спросил я у вождя, который смотрел на меня с подозрением: обычно подъем на гору и спуск с нее занимали пару, а то и больше дней. И вождь всё не мог понять: каким это таким чудесным образом у меня получилось так быстро?

Остальные рапанги этим вопросом заморачиваться не стали и потому смотрели на меня с уважением, а женщины – с восторгом. Который, в связи с высокой моральностью, им приходилось тщательно скрывать. В отличие от Рейчел: взгляд девушки был переполнен гордостью за своего мужчину.

– Пойдут, – кивнул вождь.

– Тогда приступим к бракосочетанию? Или нужно сделать что-то еще? Например, достать со дна бездонной впадины ракушку с жемчужинами? До обеда еще полно времени.

– Прямо сейчас и приступим.

Как выяснилось, дожидаясь юношу с камнями с вершины горы, все готовилось заранее. При удачном исходе дела сразу же начинали брачную церемонию. Ну а если тот разбивался насмерть – тризну по усопшему.

Правда, однажды жениха пришлось ждать больше недели, но в конечном итоге обряд все-таки не состоялся. Наверх-то он залез и камни взял, но спускаться вниз побоялся. Несколько дней он с вершины горы досаждал всей деревне жалобными криками. Пока наконец рапанги не организовали спасательную экспедицию. Спасти-то они его спасли, но, не выдержав позора, несчастная невеста бросилась в море.

Кстати, закончилось все не так трагично, как можно было бы предположить. Передумав кончать счеты с жизнью, девушка вплавь добралась до соседнего Папайо. Я сам ее видел. Тогда мне еще не были известны все подробности, но выглядела она вполне счастливой. Наверное, потому что успела поменять нескольких мужей, чего на родном острове у нее не получилось бы точно. Папайцы брали ее в жены охотно, отчетливо себе представляя, какими высоконравственными рапанги воспитывают своих дочерей!

Почему-то я думал, что алтарь рапангов будет таким же, как и на соседнем Папайо: неработающим механизмом Прежних. Но нет, он представлял собой плоский камень высотой в половину человеческого роста, сплошь заставленный подношениями. Среди них были и обладающие высочайшей ценностью артефакты, и обычные глиняные горшки, испускающие из себя далеко не самый приятный запах.

Для того чтобы возложить наши с Рейчел руки с зажатыми в них камнями, часть даров пришлось отодвинуть. В том, что этот обряд и его последствия – обычная профанация, я был уверен полностью. И потому вздрогнул более того, чем следовало бы, когда камень в руке неожиданно чувствительно кольнул. Затем мы с Рейчел ими обменялись, повесив друг другу на шею. Тогда-то наконец и наступил момент, когда, по убеждениям рапангов, мужчина и женщина имеют право поцеловаться впервые в жизни.

– Что-то камень каким-то совсем теплым стал. Я бы даже сказала, слегка обжигающим, – посреди свадебного пира неожиданно сказала Рейчел.

– Это он еще полностью с хозяйкой не освоился: мне говорили, что поначалу такое возможно, – объяснил я, горестно внутри себя вздохнув: «Придется научиться с этим жить. Примириться и так далее. Потому что если уж от одной только моей мысли, что вон у той танцующей аборигенки весьма аппетитная попка, камень у Рейчел начал нагреваться, что же говорить о большем?!»

– Лео, что с тобой? Зуб разболелся? Или тебя просквозило ветром наверху? – забеспокоилась Рейчел, глядя на выражение моего лица.

– Нет.

Не просквозило меня нигде. И зубы у меня в отличном состоянии. Я вообще не знаю, что это такое – зубная боль. Зато отлично теперь представляю себе боль душевную.

– Получается ровно по шестнадцать камней, – закончив дележку, сообщил Теодор. – Интересно, много дадут за каждый? – после чего посмотрел на наши с Рейчел обереги.

Почему обереги? Язык у меня не поворачивался назвать висевшие у нас на шее камешки любым другим словом.

«Что же за натура у человека! – размышлял я. – По крайней мере, у мужчин. Раньше, до этого обряда, мысль изменить Рейчел мне даже в голову не приходила. Теперь же чувствую себя словно в путах, которые так и хочется порвать! Интересно, как борются с этим сами рапанги?»

Я взглянул на Рейчел: как она? Не приходят ли подобные мысли и ей? Но нет, девушка была весела и время от времени поглядывала на меня с таким обожанием, что в очередной раз я хвалил себя за то, что не рассказал ей о подъемнике. Правда, отныне в какой-то степени мне приходилось зависеть от Гаспара, который с моих слов о нем узнал. Что в общем-то не повышало настроение тоже. Все-таки чувство Гаспара к Рейчел никуда не делось, и не обернется ли мне однажды боком, что поделился с ним секретом?

– Много, причем очень, – отвечая на вопрос Головешки о дороговизне камней, сказал Гаспар. – У короля Сагании Марка Седобородого в короне такой единственный, которым он весьма гордился. Ведь даже у короля Андлавии в короне таких нет. Вернее, есть, но совсем крошечный, и еще в скипетре. Так что благодаря только им мы уже все богачи. Если сумеем достойно их продать. – И он тоже посмотрел на наши с Рейчел камни.