(Может, он только и ждал того, кто подберет его и убережет?)

«Раз пришел, входи».

Алиса усадила его на диван, принесла ненужный чай. Спросила, кто может о нем позаботиться. Ответом были молчание и безжизненный пронизывающий взгляд. Мобильного телефона не имелось. В бумажнике нашлись мятая пятиевровая купюра и потрепанное удостоверение. Так она узнала, что ее визитера зовут Якоб Радке.

«Эй, Якоб… У тебя есть родители? Друзья?»

«Лечащий врач…» — вертелось на языке, но не сорвалось.

Якоб сидел очень тихо, водя невидящим взглядом по ее комнате. Был где-то глубоко в себе, и вытащить его не получалось.

Она проверила его запястья, но следов уколов не было.

«Ты пришла за мной?» — раздались первые внятные слова.

«Это ты пошел за мной».

«Я останусь?».

Алиса смотрела на него и чувствовала необъяснимую ответственность. Его хотелось только пожалеть. Ничего другого он и не заслуживал.

«Держи меня».

«Что?».

Более странной просьбы в тот момент нельзя было представить.

«Ты должна меня держать, — отчеканил Якоб с необъяснимой уверенностью. — Иначе я упаду».

«Но ты уже в полете. И начался он задолго до меня»

Эти слова тоже остались несказанными. Рука сама коснулась его дрожащей ладони. Алиса, которая никогда не проявляла ласку и не давала никому своего тепла. Оказывается, она берегла их для этого приемыша с улицы, и он ожил, как заводная кукла, и начал говорить.

Так они беседовали всю ночь, до рассвета. Она спрашивала, потому что умела задавать верные вопросы, а Якоб давал ответы, от которых было страшно.

«Меня уже нет. Здесь осталась только часть».

«Где же другая?».

«Не знаю. Я уже давно ее не чувствую. И этого тоже скоро не будет. Я убью себя. То, что осталось, не может существовать без содержания. Я умер когда-то. Не помню только… когда».

«Почему ты считаешь, что я могу тебе помочь?».

«Найди меня. Я вижу, что ты знаешь, как меня найти».

Молящий лихорадочный взгляд исподлобья. Слабая надежда, что его можно вытянуть, что он еще борется с собой. Сумасшедший, решивший, что только она знает, как вернуть ему целостность рассудка и личности.

Слова кончались. Алису затапливало его отчаяние, похожее на грязную черную воду.

В голове Якоба — разбитый циферблат, который уже не починить. Но она все равно начала выполнять его просьбу — искать. Где-то в этом месиве его червивых мыслей должен быть он сам. Алиса решила помочь Якобу и влюбилась в его уродство.

Что ее влекло?

«Что одной ногой он уже был там»

Очередная странная мысль, родившаяся в тишине.

Алиса хотела его уберечь, но в итоге толкнула в пропасть. Летишь, так лети. Тех, кто на полпути ко дну, уже не спасают.

***

— Это депрессивно-параноидный синдром на фоне прогрессирующей шизофрении. Он пытался покончить с собой еще в шестнадцать лет, и родители определили его в специальную клинику, посадили на антидепрессанты. Реабилитация не помогла, — отстраненно рассказывала Алиса притихшему Люку. — Он просто научился скрывать от них свои симптомы. В нем уживались рационалист, который прекрасно справлялся с болезнью, когда возникала угроза помещения в клинику, и… другой, тот, кто всего боялся, ненавидел жизнь и себя.

Алиса сложила ладони вместе и положила на них подбородок. Она теряла нить повествования от внезапного возвращения в ту ночь.

Впервые в ее жизни появился некий другой, который поглотил ее собственную личность, и это казалось странным. Ведь она — такой холодный, рассудительный человек. Эти качества сделали ее одиночкой. Она ни с кем по-настоящему не дружила, никогда по-настоящему не любила. Изо всех людей на земле умненькая девушка, аналитик до мозга костей, влюбилась в полнейшего психа, который жил в мире только ему понятных иррациональных страхов.

Кем она ему была все это время? Тюремщиком, возлюбленной, психиатром?

А дальше пошел уже отработанный до боли сценарий: тот день, пистолет, эта чертова песня, ее побег.

— Знаешь, — задумчиво продолжала Алиса, — был период, когда мне казалось, что каким-то образом он стабилизировался. Отчасти, может, благодаря моему присутствию. Это была иллюзия. Камень, который я толкала в гору, начал съезжать обратно вниз, и со страшной скоростью. Я разубеждала его очень долго, но однажды устала. В этом заключался момент и моего отчаяния. Я ничего не могла с ним сделать. Может, поэтому он впал в эту кому. Иногда толчок в пропасть — это бездействие. В данном случае мое.

— И что он тебе говорил про причины своего желания умереть?

— Был убежден, что в этом мире он никогда не будет счастлив. И я тоже. Что мы просто нежеланные Божьи дети.

— Еще и Бога приплел.

Брови Алисы сошлись к переносице, а взгляд устремился вперед. Кладбище, Люк и небо пропали. Она словно видела Якоба за крестом и спрашивала его уже в который раз.

— И ты ходишь сюда три года? — вернул ее к реальности голос Янсена.

— Да.

— И пишешь письма?

— Как видишь. Если их не уносит ветер, я засовываю их под крест, там есть небольшая ниша. А его родители сюда не приходят, им и так тяжело дались похороны. К тому же они страшно набожны, католики, а самоубийство — это…

— …грех, — эхом закончил Люк. — Так говорят.

— Так говорят.

Его губы тронула недоуменная усмешка.

— И что ты меняешь этой перепиской для никого?

— Менять я ничего не собираюсь. Сделанного не воротишь.

— Тогда что это? Искупление?

— Самобичевание, — непонятно почему усмехнулась она, хотя ничего смешного тут не было, — или способ заключить произошедшее в клетку из слов, чтобы оно не сожрало меня заживо. Да, верно… — медленно произнесла она, продолжая неотрывно смотреть куда-то сквозь крест. — Я все пытаюсь найти этому место в моей жизни. Не могу выкинуть эту часть, она была важной. Но и позволить ей затопить все, что от меня осталось, тоже нельзя. Инстинкт самосохранения, может быть. Выглядит как ритуал по сохранению каких-то кусков меня… Похоже, в этой могиле моя изрядная часть.

Люк молчал, тоже уставившись в пространство. Она говорила ужасную правду обо всех потерях. Когда кто-то близкий навсегда уходит из твоей жизни, понемногу разрушается и твоя личность. Даже самые конченые эгоисты ищут в ком-то свое отражение, что уж говорить о других…

Он вдавил в землю свой чадящий окурок, не глядя на Алису, а она продолжала говорить:

— Я часто думаю… А если бы он остался жив? Остались бы мы вместе? Выдержала бы я дальше? Так ведь бывает. Люди расстаются, хотя вначале не отлипали друг от друга. И любовь умирает раньше нас самих. Ты сказал об этом в какой-то своей песне. А музыкальные критики считают, что ты знаешь о любви все.