«Ты — в системе иррациональных чисел. Твое сумасшествие дробится в бесконечность. Знаешь, как возникла эта шиза? Ты решил обнаружить промежутки в целых, неделимых вещах. Это как зачем-то извлечь квадратный корень из двух. Получается несуществующее число. Ты сам себя загнал в эту ловушку, Якоб. Часть тебя расщепилась, когда ты начал делить то, что должно оставаться целым».

Якоб только посмеялся на это, но не перестал быть иррациональным числом. Ей же в любом случае все казалось логичным и обоснованным.

Пока не начинался поток других знаний, идущих в обход рациональности. Эта обратная сторона всегда существовала в ее жизни. Припорошенная пылью обыденности, вытесняемая, изгоняемая, как страшный бес… И оттого пугающе реальная.

Там не было чисел, квадратных корней и логарифмов.

Это же Алиса и ее интуиция.

Алиса — и ее вечные знаки.

Алиса, которая знает, кто когда умрет.

Она предскажет вам смерть на чем угодно, от колоды игральных карт до детской считалочки. На кого укажет палец Алисы, тот помрет в ближайший год. На кого она выложит туз пик, для того он станет первым гвоздем в крышке гроба.

В этой второй реальности ничто не вычислялось. Ответы кристаллизовались сами, вопреки законам логики, но оказывались точнее любых расчетов вероятности. И это было страшнее всего.

Так, незаметно, исподтишка, сколько она себя помнила.

Алиса вовремя поняла, что об этом надо молчать. Потому что это пугает других. Что нельзя объяснить, нельзя понять. Пусть второе знание тихо живет рядом.

Хеннинг говорил, что интуиция — хорошее качество и патологоанатом руководствуется ею так же, как и головой. Его интуиция исходила из профессионализма и опыта. Алисина являлась даром, вложенным в нее до того, как она осознала его наличие.

Этот сон был как далекий привет из того мира предчувствий, который она всю жизнь старалась игнорировать. Возникало тяжелое ощущение, что она снова близка к этой зыбкой грани. По ту сторону что-то ждало ее, просило не уходить…

У их комнатного цветка, названия которого никто из соседей не знал, была прилеплена записка от Джун, в которой та просила купить мешки для мусора. Спать уже расхотелось, поэтому Алиса решила отправиться в магазин, а заодно, может, и Якоб вылупится и покажет ей Страну чудес. При свете дня начинала оживать ирония, и с ней было легче. То, над чем нельзя пошутить, рано или поздно начинает пугать.

Она стянула домашнюю майку и случайно скользнула по зеркалу взглядом. Увиденное оказалось неожиданным. На спине появились отчетливые темные следы, идущие полукругом вокруг лопаток.

Медленно она приблизилась к отражению и оглядела оттиски внимательнее: пять симметричных точек с каждой стороны, итого десять, как пальцев.

Якоб вдавливал в нее свои руки так, словно хотел добраться до мяса и костей. Ну, ему почти удалось.

Алиса надела пуловер и вышла из дома.

Следуй за Якобом.

Живых-то поводырей нет.

***

Семь лет назад Алиса жила в Галле. Про себя она именовала его городом бабок, потому что местное население состояло из стареющих женщин за пятьдесят и это создавало определенную атмосферу изношенности. За пределами красивого старинного центра была типичная Восточная Германия — обглоданные, ржавые каркасы домов, необлицованные фасады и какие-то страшные граффити.

Но маму город устраивал, а с годами она и сама грозила превратиться в одну из типичных Галле-теток. Отца Алиса помнила смутно. Он оставил семью, когда ей было три года, и бог знает, где его носило. Мать в свое время это здорово надломило, потому что ей пришлось растить ребенка в одиночку, будучи иммигранткой. А иностранцам ни тогда, ни сейчас не были особо рады.

Но возвращаться мать не стала, оставшись в чужой недружелюбной стране. Она вжилась, справившись с одиночеством, предвзятостью, и в итоге нашла себе место. У них были хорошие соседи (тоже бабки), сердобольные и дружелюбные, они и поддерживали их все это время.

Но Алису от Галле тошнило. Ей хотелось отправиться туда, где никто не будет знать, кто ты, какая у тебя мебель в квартире и как часто к тебе приезжает почтальон.

Поэтому она сразу полюбила Берлин. Он был как лоскутное одеяло, состоял из диких, на первый взгляд несовместимых элементов. Вековые здания соседствовали с модерновыми стеклобетонными конструкциями, а полгорода находилось в вечной стройке… Иммигранты и немцы уживались здесь легче, чем в других городах, и в центре постоянно слышалось «sorry» с разным акцентом. Берлин был хаотичным, бурлящим и до ужаса честным. Только здесь вас ненавидели искренне и говорили в лицо, что думают. К тому же в таких городах реже чувствуется одиночество.

До Берлина Алиса напоминала себе насекомое, зреющее в коконе и ждущее своего часа, все делала автоматически и попадала в поток, но ни к чему не была приобщена по-настоящему. Сверстники считали ее странной, хотя враждебности не выказывали. По большей части Алиса жила в мире своих аскетичных интересов — читала много научно-популярной литературы, любила гулять в одиночестве, и ее часто можно было увидеть на ступеньках зданий, откуда она наблюдала за людьми и плывущими облаками.

После школы ей нужно было либо найти работу, либо быстро получить профессиональное образование. Финансировать дочь во время учебы в университете мать не могла — она работала продавцом в цветочном магазине и ее зарплаты хватало на двоих с большой натяжкой.

«Ты, конечно, можешь взять студенческий кредит, — поджав губы, говорила она. — Но подумай, как будешь расплачиваться, если вдруг учеба не пойдет… или если работу потом не найдешь».

Жизнь научила ее смотреть на вещи с изрядной долей пессимизма, но это можно было понять. Алиса хотела заниматься чем-то более сложным, чем выносить утки за больными, но дала себе год на размышление, начав обучаться уходу за престарелыми.

Однако решение проблемы мистически нашлось само собой. В холле ее образовательного центра была большая доска объявлений, и однажды там появился странный листок плотной зернистой бумаги. Некий Фонд Симона и Тода объявлял программу поддержки талантливых молодых людей, обещая проспонсировать образование на медицинском факультете в выбранном ими университете.

— Да что за лажа, нашли где повесить… — хмыкнул Месут. — Кто пошел на наши курсы, явно обосрался во всех других сферах жизни. Гребаные немцы. Лишь бы показать, что везде эти равные шансы…

— Подай — проверишь, — усмехнулась Алиса.

Месут слегка набычился.

— Да не буду я ни хрена делать… Что я, дурак?

Логика у него была потрясающая.

— Скажи на собеседовании, что тебя дискриминируют как турка, — заржал другой сокурсник, Марио. — Может, и пройдешь…

Парни погоготали и ушли.

А Алиса осталась и крепко задумалась. Галле был уже поперек горла.