Я несколько раз прокрутил в голове то, что он сказал, и в принципе согласился с его наблюдениями:

— Ну да, где-то что-то вроде того. Это присуще всем стадным животным. Стараются держаться особнячком, чтобы остальные не затоптали копытами, но от стада далеко не отбегают — хищников боятся.

— Во-во, — кивнул Кика.

— А ты это всё к чему? — спросил я.

Искренне не понимал

— А к тому, — сказал он, — что знаю, как разрешается данный парадокс.

— Это как же?

— А тут, старичок, ничего сложного. Если хочешь быть таким как все, но не хочешь быть похожим на других, будь драконом. Просто возьми и будь драконом. И никаких ментальных проблем.

Он сказал явную глупость, но мне не хотелось с ним спорить. Я лишь многозначительно хмыкнул и продекламировал:

Иду в толпе,

Пиная ржавую банку.

Никого вокруг.

— Что? — не понял он.

— Ничего, хайку старую вспомнил, — сказал я, а потом всё-таки выразил своё несогласие: — Вот ты говоришь, проблем не будет. Ерунда. Этих не будет, будут другие. У нас, драконов, вот тут вот, — я приподнял шляпу и постучал кулаком себя по голове, — тоже не всё так хорошо. Это — во-первых. А во-вторых: не забывай — человек не может быть драконом. Так же, как и дракон — человеком. Человек есть человек, дракон есть дракон, и никогда этот не сможет стать тем, а тот — этим. Я понимаю, что для тебя нежити все живые из одного теста вылеплены, но это не так. Папа у нас был один, но мамы — разные.

Высказав всё, что хотел высказать, я протянул ему пузырёк с пилюлями.

— Держи. Остальное, как обещал.

Он кивнул:

— Нет базара.

— Смотри, людям не давай, — на всякий пожарный напомнил я. — Для них смертельно.

Я знал, о чём говорю: героин по сравнению с Зёрнами Света — сахарная пудра. Чудодейственные Зёрна сужают сознание нелюдей до размеров Пределов, облегчая им посюстороннее существование, но сознание людей разрывают в клочья.

— Что я дурак, что ли, людям давать? — отмахнулся Кика.

— Всякое бывает.

На том и расстались. Он направился на пресс-конференцию организационного комитета очередного бессмысленного экономического форума, я же во всеоружии — к Альбине.

Но только вырулил на Ленина, вновь пришлось говорить с адептом жёлтой прессы. Теперь рождённый тягой людей множить сущности без необходимости уже сам вышел на связь.

— Знаешь, старичок, — сказал он, когда я среагировал на его рингтон, — а ведь человек, не будучи драконом, может быть драконом, оставаясь человеком.

Меня начали напрягать парадоксальные выкрутасы озабоченного эгрегора, но послать его куда подальше я не мог — не плюй в колодец и всё такое, поэтому из вежливости пробурчал:

— Ну и как это?

— Чтобы стать драконом, нужно быть приличным человеком, — припустив патетики в голос, сообщил Кика. — Всего-навсего приличным человеком. Или как раньше говорили — порядочным. Я не прав?

— Уже принял? — догадался я.

— Вмазал. Одну. А что?

— Да ничего. Вольному воля. Не гони только, а то не заметишь, как вывернешься наизнанку.

— Постараюсь не гнать, — пообещал он и отключился.

А я позвонил Лере.

— Да, шеф, — отозвалась моя красавица.

— Сильно занята?

— Не очень.

— Тогда лови задачу.

— Всегда готова. Что нужно, шеф?

— Смени пароль доступа к нашему электронному ящику.

Она не стала задавать глупого вопроса «зачем», она задала умный:

— Когда сменю, сообщить вам?

— Ни в коем разе, — остерёг я её. — Только тогда, когда слёзно об этом попрошу. Ты меня поняла?

— Поняла, шеф. Что-нибудь ещё?

— Ещё?.. Пожалуй, да. Ну-ка запиши куда-нибудь одну вещь.

— Готова.

Я продиктовал:

— Fair is foul, and foul is fair.

И услышал, как Лера защёлкала по пипкам клавиатуры.

— Записала, шеф, — доложила она через секунду. — «Прекрасное печально, а печальное прекрасно». Что это?

— Возглас ведьм из первого акта «Макбета» Шекспира. Но я бы перевёл так: «Зло есть добро, добро есть зло». Или: «Зло не всегда Зло, а Добро не всегда Добро». Так, я думаю, будет даже поточнее.

— Нет худа без добра, — переиначила на свой лад Лера. И, не успел я подумать, что устами младенца глаголет истина, как она полюбопытствовала: — А зачем вам эта банальность, шеф?

— Надо, — лаконично ответил я, не собираясь ничего объяснять, но она обиженно хмыкнула, и моё сердце дрогнуло. — Как-нибудь потом напомнишь, и я над этой, как ты сказала, банальностью поразмышляю. Видишь ли, детка, я люблю на досуге поразмышлять о природе вещей.

— Ага, я это заметила.

— Осуждаешь?

— Что вы! Напротив. В наше время всякий размышляющий человек достоин восхищения. Особенно если предметом его размышлений являются нечто совсем-совсем отвлечённое.

Насчёт «человека» она, конечно, ошибалась. И по поводу абстрактности идеи о взаимопроникновении Добра и Зла — тоже. Я, к примеру, тем только исключительно и занимаюсь, что изо дня в день ищу именно практическое равновесие между Добром и Злом. Не пустой прихоти ради. Просто такое равновесие единственно и полагаю Справедливостью. А Справедливость это как раз то, что меня греет.

Словом, Лера промахнулась дважды. Но, тем не менее, я почему-то именно в ту минуту решил выписать ей премию. Странно, но факт. Видимо, как и всякий прочий начальник, я падок на грубую лесть.

По приезде случился облом — ведьмы дома не оказалось. Поцеловав замок, я слегка взгрустнул, но даже и не подумал отступать от намеченного плана. Решил дожидаться. Спустился во двор и устроился в засаде за перекошенным доминошным столом.

От скуки не умер.

Во-первых, ждать пришлось недолго, а во-вторых, — во дворе творилось всякое.

Действительно, творилось.

И действительно всякое.

Затейливо матерящиеся работяги сковыривали наст, вгрызались в землю и сваривали ржавь безнадёжных труб струёй карбидовой вони. Туда-сюда сновали озверевшие от избытка летней свободы дети. Их бабки, сбившись в стаю на лавке у песочницы, лузгали подсолнух и шушукались о видах на урожай. Кудлатая дворняга в бессмысленном и беспощадном порыве гоняла от дерева к дереву сразу двух кошек. Словом, жизнь во дворе кипела.

А тут ещё и весьма колоритный мужичонка в старых джинсах и линялой рубашке, застёгнутой на все пуговицы под самый кадык, выплыл на авансцену со стороны гаражей. Он осторожно, будто некую драгоценную реликвию, нёс тривиальное ведро, из которого торчала банка солёных огурцов.