Парни были довольны, не все, правда, но многим – особенно как пошла на спад страда – нравилось. И смешливый Микифор, и Гаврила с усами щеточкой, и «оглоблюшка» Неждан выказывали неплохое усердие – настоящие сержанты, что уж там говорить, похоже, на этих ребят вполне можно было положиться. Да и те по-новому теперь смотрели на своего господина, гадали – и что с ним такое случилось? С чего вдруг этак ревностно ратным трудом озаботился да хозяйством?

Подумав, так промеж собой и решили – вырос боярич-то, перебесился – и от того всем только польза.

Да и сам Павел чувствовал, как наливается недюжинной силой его молодое и крепкое тело, как становится все более приятным нестись на всем скаку лугом и даже по лесу, так, чтоб ветер в лицо и по щекам – ветки, как нравится ощущать в руке быстро впитывающую тепло рукоять меча, метко слать в цель тяжелые стрелы. Ремезов и сам удивлялся, когда начал испытывать удовольствие от всего этого. Вот уж не думал, что жизнь сложится так… этак причудливо и невероятно.

Хотя нельзя сказать, что молодой человек совсем уж забыл, кто он и откуда. Помнил всё. И расчеты свои помнил, и Субэдея – единственную, пожалуй, возможность резонанса… Надеялся, но и сейчас не позволял себе унывать, да и некогда было – учился, учился, учился. И ратному делу, и сельскому хозяйству, и грамоте… да-да – по новой – грамоте, тем буквицам да словам, что были в ходу здесь, в сей далекой от цивилизации эпохе.

Грамоте, естественно, учил Демьян, за последнее время уже отвыкший посматривать на своего хозяина с изумлением.

Так же и Михайло-рядович – тиун-управитель – привык. Являлся с докладом раненько, каждое утро, пока еще молодой господин не отъехал на выселки к Даргомыслу. Перечислял, что сделано, да что еще сделать осталось. Ну, пока страда была главным-то делом, а уж на потом, на осень, Ремезов замыслил хорошенько поправить частокол и, по возможности, ров вырыть, вообще, сделать усадебку честь по чести – с запасами продовольствия, с убежищами для людей, с подземным потайным ходом.

– Микитка Обросима сын, закуп, проспал вчерась, да и работал на току нерадиво, – нудным голосом перечислял провинности «людишек» тиун. – Палок ему иль постегать плеткой?

– Постегать, так, для острастки, несильно, но больно. Окулко-кат знает, как.

Вот это еще было одно открытие Павла – палач Окулко. Сей нелюдимый с виду угрюмец-бородач на поверку оказался совсем неплохим человеком, добрым и даже в чем-то душевным, относившимся к своим кровавым обязанностям с убеждением философа-стоика – ну, кому-то ведь нужно!

А ведь действительно – нужно, как же без палача, как же без наказаний-то? Ремезов все же имел немалый житейский опыт и такую необходимость признавал. Средневековые люди – они как дети малые, во всем надеются на своего родителя – боярина или князя – пусть тот скажет, пусть тот за них все решит, и накажет – когда есть за что. Как же без кнута-то? Совсем все вразнос пойдут… вон, в школе российской осатаневшие от безнаказанности подростки давно уже учителей ни во что не ставят. И как таких учить? А никак. Классно-урочную систему – основу современной школы – Ян Амос Каменский изобрел аж в семнадцатом (!) веке, когда без насилия ничего и не мыслилось, а дети вообще за людей не считались. И вот это семнадцатого века детище без смазки – все того же насилия – дает явный сбой, что бы там ни утверждали. Недоучек полно, и по-другому не будет – либо всю систему менять. А, пожалуй, и пора уже – сколько ж можно, с семнадцатого века-то?! Да и сама система-то – пытка, не хуже плетей. Любого взрослого взять. Да заставить сорок пять минут просидеть, сложив на парте руки – через пару уроков точно волком выть захочется, а к концу шестого – запустить чем-нибудь тяжелым в учителя. Ни тот, ни другой не виноваты – система такая. Добро пожаловать в семнадцатой век – ноу-хау.

– Пусть, пусть постегает Окулко, – слушая тиуна, рассеянно кивал молодой человек. – Розга ум вострит, память возбуждает и волю злую в благо преломляет!

– Эк ты сказал, господине! – непритворно восхитился тиун и тут же наябедничал: – Окулко-кат уж третий день Демьянке Умнику не дает проходу.

– О как! – удивился Ремезов. – И чего ж хочет?

– Да восхотел умней всех быть! – Михайло-рядович дребезжаще рассмеялся. – Кат, а туда же, к парню пристал – грамоте, мол, поучи.

– Грамоте? Что ж, дело хорошее, – пригладив волосы костяным гребнем, Павел одобрительно качнул головой. – Хочет – пущай учится, я Демьяну скажу.

Рядович рассеянно заморгал:

– Да как же так, батюшко? Каждый ведь должен свое место знать. На что кату грамота?

– Кстати, и ты с Окулкой на пару учиться пойдешь. К тому же Демьяну.

– Я?!

– Ты, ты, – пряча улыбку, невозмутимо подтвердил молодой человек. – А то тиун – и неграмотен! Срамота одна.

– Ой, господине, у меня ж делов… – заюлил было рядович, но тут же сник под строгим боярским взглядом. Вздохнул и, закончив доклад, вышел с поникшею головою.

– Ничего, ничего, – довольно ухмыляясь, прошептал ему вслед Ремезов. – Вот с вас двоих ликбез и начнем. А там посмотрим.

Вечером, после ратных тренировок, хозяйственных дел и всего такого прочего, заявился в светлицу Демьянко Умник – как и договаривались еще поутру.

Встав у порога, поклонился скромненько:

– Пришел я, боярин.

Встав с лавки, Павел потер ладони:

– Эт-то хорошо, что пришел. Тиун Михайло с Окулкой-катом подходили к тебе?

– Угу.

– Сладились?

– Сладились, господине. Они сказали, что ты их учить велел.

– Вот и ладненько, – развеселился боярин. – Смотри, плохо учиться будут – розгой их попотчуй… Окулко подскажет – как. Ин, ладно, потехе час, а делу – время. Пергамент с чернилами принес?

– Как ты и велел, господине.

– Ну и славно. Будем мы с тобой, Демьян, нынче подробную карту рисовать.

Парнишка хлопнул ресницами:

– Чего рисовать?

– Землицы нашей чертеж. Словно бы с глазу птичьего… или с высокой горы.

– А-а-а! Понятненько.

– И на чертеже том – все стежки-дорожки обозначим, деревни, луга, поля, леса – чтоб точно все знать, где что да как!

– Доброе дело, боярин-батюшка!

С тех пор слышно было по вечерам:

– Аз, буки, веди, глаголь…

То первоклассники – палач с тиуном – соревновались, кто громче да правильнее. Окулко-кат с юмором оказался мужик, все сотоварища своего по учебе подкалывал, загадывал загадки веселые:

– А прочти-ко, Михайло, чем ты шти хлебаешь? Вона, читай буквицы…

– Лы… а… лы… а… ла… ппп… тем… лап-тем… Я те дам – лаптем!

– Хо-хо-хо! Хо-хо-хо!

– Я те дам – хо-хо!

Буйные попались Демьянке ученички – то обзывались, то друг с дружкой дрались, правда, так, шутя вроде.