– Эмпатка, – поправила рыженькая.

– Какая разница?! Если Регина… если с ней… – ван Фрассен вспомнил сияющую дочь, восстановил дыхание и закончил: – Имейте в виду, я этого так не оставлю. В интернате чрезвычайное происшествие! Ребенок пострадал! Хорошо еще, что всё закончилось без последствий. Хотя я не уверен…

Учителя молча смотрели на него. Казалось, они ждали продолжения.

– Если это повторится…

– Это повторится, – сказал Гюйс.

– Мы очень надеемся, что это повторится, – кивнула рыженькая. Кивок продолжился, и рыженькая лбом уперлась в землю. – И не раз.

– Издеваетесь? – ван Фрассен подошел ближе.

– Скажите, – спросил Гюйс, выпрямляясь, – вы дрались в детстве?

Капитан смерил наглеца взглядом:

– Да. Хотите проверить? Не советую.

– Я и не собираюсь. Просто ищу понятный вам пример. У вас были приятели, которые никогда не дрались?

– Нет. Таких приятелей у меня не водилось.

– Как дерутся детеныши зверей, видели?

– Не уводите разговор в сторону!

– И в мыслях не было, – в устах телепата фраза прозвучала двусмысленно. – Я подбираю аналогию. Поймите, в драках формируются важнейшие навыки. Звереныш пробует когти и клыки. Учится нападать и защищаться. Побеждать и сдаваться на милость победителя. Убивать и щадить. Он привыкает к боли и агрессии. Короче, формируется как зверь. Теперь представьте, что в вашей дочери живет звереныш…

– Что за дурацкая аналогия?!

– Хорошо, – рыженькая успокаивающе махнула рукой. – В вашей дочери живет талант. Талант и есть этот звереныш. Он еще не стал частью человека – управляемой, контролируемой, полезной. Он рычит и кусается. Он гадит посреди комнаты. Грызет ножки мебели. Нападает на гостей. Требует внимания; не получая требуемого, сердится и мстит. Приучая звереныша – да, талант, я помню! – к послушанию, вы не сможете действовать только лаской. Иногда вы будете вынуждены прибегнуть к насилию…

Рыженькая так потянулась, что слово «насилие» заиграло в мозгу капитана новыми красками. Он с трудом заставил себя не потерять нить разговора. О чем ты думаешь, корвет-капитан ван Фрассен, офицер и семьянин? Ты же пришел заступиться за родную дочь!

– Это и есть насилие, – рыженькая вновь кивнула. – Вы попали в волну моего обаяния. И силой принудили себя остыть. Я права?

Гюйс сел по-человечески, скрестив ноги. Вставать он не спешил, чтобы не возвыситься над вспыльчивым капитаном. Пусть лучше ван Фрассен смотрит на собеседников сверху вниз. Это способствует пониманию.

– Разрешите представить, – сказал Гюйс, еле сдерживая улыбку. – Дорис Хейзинга, учительница биологии. Эмпат 1-го класса. Если быть точным, эмпакт. Надеюсь, что Линда Гоффер однажды достигнет уровня госпожи Хейзинги. Продолжим?

– Почему вы спросили, дрался ли я в детстве? – устало буркнул капитан.

Больше всего ему хотелось повернуться и уйти.

– Все мальчики дерутся. Хотя бы разок. То, что Регина – девочка, не имеет значения. Ваша дочь должна научиться ставить блоки и защищаться от взлома. Иначе она никогда не станет социально адаптированной. Возьмите, к примеру, меня… Нет, лучше возьмем госпожу Хейзингу.

Не шевельнув и пальцем, не изменив позы, рыженькая подтвердила: да, я не против, чтобы меня взяли. В качестве, разумеется, примера.

– Вокруг госпожи Хейзинги, – продолжил Гюйс, – возведены два круглосуточных периметра обороны. Вам, капитан, этот пример доступней, чем остальным родителям. Все-таки вы – военный, офицер. Первый периметр не позволяет эмоциям госпожи Хейзинги…

– Дорис, – мурлыкнула рыженькая. – Просто Дорис.

– …эмоциям Дорис прорываться наружу.

– Совсем? – изумился ван Фрассен.

– Скажем так: не более, чем это происходит у обычного человека. Иначе чувства, испытываемые Дорис, будут наслаиваться на чувства собеседника, подавляя, конфликтуя и создавая проблемы. Вам известно, что бывает принципиальная несовместимость, казалось бы, родственных типов чувств? Ближайший аналог – кровь. Цвет один, вкус один, группы разные. Последствия в случае наслоения, уж поверьте мне, не радуют… Второй периметр обороны не позволяет собеседнику, если он эмпат или телепат, прорваться к эмоциям, а также мыслям Дорис насильственным путем. Как вы думаете, сколько раз Дорис пришлось драться с подругами, прежде чем двойная оборона стала частью ее существа? Страх, которым Линда Гоффер ударила вашу дочь – врожденное оружие эмпата.

– Так что, сама Линда ничего не боялась?

– Нет, не боялась. Она даже не знала, что Регину накрыло страхом. Это безусловный страх, естественная реакция на силовой прорыв. Безусловно-рефлекторный страх, говоря языком науки, информационно не оформлен. Он отыскивает болевые, уязвимые точки агрессора, формирует необходимую систему образов, основываясь на жизненном опыте взломщика – и выводит нападающего из строя. Надо быть большим мастером, чтобы взломать защиту мощного эмпата. Но вдвое больше мастерства понадобится вам для того, чтобы справиться с ответным ужасом, который шарахнет по вам из всех орудий. Из ваших же собственных орудий, заметьте.

– Великий Космос! – пробормотал капитан. – Как же вы живете с этим?

Гюйс наконец-то позволил себе улыбнуться:

– У меня есть встречный вопрос, капитан. Как вы живете без этого?

КОНТРАПУНКТ

РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА

(из дневников)

Я плохо помню раннее детство.

До пяти лет – вообще ничего. Шесть-семь, даже восемь – так, урывками. Редкие мазки на пустом холсте. Яркие пятна не складываются в цельную картину. Я вглядываюсь и не понимаю: это все-таки моя память – или рассказы родителей, друзей, знакомых? Правдивые и ложные, связные или противоречивые, они вполне способны подменить собой личный опыт…

Я могла бы восстановить этот слой памяти. В деталях, красках и звуках; до мельчайших подробностей. Но хирург не должен оперировать сам себя. Хорошо, я могла бы обратиться к опытному психиру. К маркизу Трессау или даже к Старику. Старик не откажет мне. И что дальше? Воспоминания ребенка станут доступны взрослой женщине. В полном объеме. Но это не книга, которую можно прочесть из любопытства, отложить в сторону и забыть навсегда. В моем случае – забыть снова, потому что однажды я уже забыла всё это. Детский слой памяти сделается частью моей личности, теперь в осознанном состоянии.

Я изменюсь.

Я сама не замечу, что изменилась, и не пойму, в чем.

Это вечная проблема личности. Достань на поверхность то, что и так есть в ней, переведи незначительный пустяк в свободный доступ – и получишь нового человека. О, этот новый человек станет заблуждаться самым искренним образом! Он будет считать себя прежним. И переубедить его вы не сможете. Точно так же не способны к переучиванию – а значит, к решению новых задач – люди, страдающие поражением медиального таламуса в сочетании с дегенерацией нейронов лобной коры и мозжечка.