Спасая чумных больных, вскрывая прямо у них на телах тугие гнойные пузыри, – доктор и сам, неожиданно для себя, заразился этой мерзкой чумой.

Его поместили в иную лечебницу, устроенную специально для заболевших врачей, – в Даниловом монастыре. Она была устроена уже на другом, еще более, даже исключительно крутом берегу Москвы-реки[33].

Между тем, поскольку за больными чумой совершенно некому было ухаживать, – из московских тюрем стали постепенно выпускать всех уголовников. Они же мигом вспомнили о прежнем своем лихом ремесле и враз превратили московские улицы в настоящий пьяный шабаш, в пристанище дикого разбоя и настоящего, подлинного мордобоя.

По улицам невозможно было пройти, не будучи при этом ограбленным, а то и покалеченным под скорую, весьма горячую руку.

К тому же, в 1771 году чудесным образом проявила себя икона Боголюбской иконы Божией Матери, выставленная в Китай-городе, у старинных Варваринских ворот, помнивших еще в себе чертежи легендарного Леонардо да Винчи[34]. Эта икона была написана еще в XII веке, по велению князя Андрея Боголюбского, которому она впервые явилась во сне.

Естественно, простодушный московский народ так и хлынул к этим. Варваринским воротам…

Архиепископ Амвросий повелел перенести икону в ближайшую церковь, чтобы она была там постоянно под стражей. Это вызвало недовольство и глухой ропот в народе. В результате возник настоящий народный бунт. Названный нами архиепископ был жестоко избит дубинками, а затем – и убит до смерти.

Пострадали и многие медработники. Сам врач Самойлович тоже был сильно избит…

Конечно, воинские команды быстро подавили народный бунт, завалив всю Красную площадь горами трупов. Однако дело этим, отнюдь, нисколько не ограничилось. Императрица Екатерина II решила вообще упразднить Данилов монастырь. И он, действительно, в течение нескольких лет пребывал в забвении…

* * *

Конечно, такая сильнейшая эпидемия в Москве, от которой москвичи гибли ежедневно сотнями, даже тысячами, наконец, обратила на себя внимание пышного Санкт-Петербурга. С целью ликвидации ее в бывшую столицу был направлен граф Григорий Григорьевич Орлов. Своими, порою жесткими, а то и даже жестокими мерами, однако все же вполне разумными, – ему удалось добиться окончательного искоренения чумы, за что он удостоился на так называемых Орловских воротах в городе Пушкине вполне достойной для себя надписи: «Орловым от бед избавлена Москва»…

После полной победы и окончательной ликвидации вспышки московской чумы доктор Самойлович был удостоен весьма значительной денежной награды и чина коллежского асессора (что соответствовало званию пехотного майора), однако уже с правом потомственного наследования этого отличительного от прочих людей высокого дворянского звания…

Здесь же надо дополнить, что доктору Самойловичу пришлось поучаствовать также в лечении знаменитого бунтовщика, – Емельяна Ивановича Пугачева.

Этого, записного разбойника, как именовала его сама императрица Екатерина II, доставили в Москву чуть ли не в личном сопровождении Александра Васильевича Суворова. Суворову удалось захватить его в результате раздоров между уже самими мятежниками.

Впервые врачу Самойловичу посчастливилось повстречать в Москве будущего генералиссимуса. Он выглядел сухим и костлявым, знать – и был таким от природы, от самого своего рождения…

Однако врачу Самойловичу было некогда всматриваться в лицо Суворова. Он спешил к заболевшему Пугачеву.

Самого же Пугачева содержали в Москве, в сыром и холодном подвале, что лишь усугубило у него и без того уже острое его респираторное заболевание.

Ко всему этому, к охватившему больного Пугачева воспалительному процессу, добавился также острый бронхит, обнаруженный у него уж очень внимательным осмотром со стороны врача Самойловича.

Императрица же непременно желала, чтобы дожил он в полном здравии до дня его публичной казни, назначенный ею уже на один из январских дней.

Что же, здоровьем Пугачева как раз и занялся бывший полковой врач Самойлович.

Когда же этот больной поправился, – так лечащего врача вообще перестали пускать к Емельяну Ивановичу. Пугачев был казнен, вместе со своими сообщниками, на московской Болотной площади.

Это произошло 10 (21) января 1775 года.

В результате всего этого, после такого грандиозного восстания, переросшего даже в настоящую крестьянскую войну, наиболее действующей, даже становой пружиной которого были казаки, все казацкое войско было значительно ограничено в своих правах.

Более того, императрица даже вообще ликвидировала Запорожскую Сечь, о чем уже нами упоминалось в рассказе о Несторе Максимовиче Максимо́виче (Амбодике)…

* * *

После всего этого, в 1776 году, уже в чине штаб-лекаря, Даниил Самойлович Самойлович оставался работать в Московском департаменте, в качестве городского врача тамошней управы.

Он продолжал все так же дружить с врачом Ягельницким.

В связи со всем вышесказанным выше, остается только напомнить: ни о каком, начиненном микроорганизмами окружающем пространстве в то, чересчур уж непросвещенное, слишком давнее время, – никто ничего не ведал.

До открытия Луи Пастера было очень еще далеко…

Однако сам врач Данило Самойлович понял: ему необходимо как-то самостоятельно осмысливать свой опыт по борьбе с чумой…

А он у него, несомненно, был.

И немалый…

* * *

Между тем, от своих многочисленных знакомых доктор Самойлович определенно прослышал, что княгиня Екатерина Дмитриевна Голицына объявила нарочитую стипендию для русских студентов, которые только лишь пожелают изучать повивальное дело в лучших зарубежных университетах[35].

Вот тогда-то и врач Данило Самойлович Самойлович отправляется за рубеж, в город Страсбург, все еще продолжавший славиться своим уникальным университетом, точнее – своим содержащимся при нем медицинским факультетом.