Я не знаю, сколько времени проходит. Когда я в следующий раз открываю глаза – на улице, как и в комнате темно. Только какой—то надоедливый звук не дает мне вернуться в такой уютный, такой теплый сон.

Телефон. Он лежит на столе, там, где я его и оставила. Экран горит ярким светом, а динамики разрываются от звучащего рингтона. Кое—как выбираюсь из кровати и, едва не упав по пути, беру телефон в руки.

Меня бьет в озноб. Волнение накрывает лавиной, моментально лишая меня спокойствия. Я смотрю на имя из четырех букв, и сердце в груди замирает.

– Алло…

– Привет, – раздается хриплый, неузнаваемый голос. Удивленно замираю, пытаюсь понять, с кем говорю.

– Дем, ты?

В трубке смех надтреснутый, совсем нерадостный.

– А ты кого ждала? Варламова?

Чувствую как щеки заливают краской.

– Нет, что ты. Просто поздно так, – поднимаю глаза на электронные часы на тумбочке. Пять утра.

Я уже хочу было спросить, что случилось, но он опережает меня.

– Можешь выйти?

– Сейчас? На улицу? – я судорожно осматриваюсь по сторонам.

Оскар должен был вернуться домой. Не думаю, что у меня получится выскочить незамеченной. Этот мужчина спит чутко, а если застукает – вопросов не оберешься. А лишних проблем мне не хотелось. Тем более, после сегодняшнего разговора с ним.

– Может, утром встретимся?

В трубке на несколько секунд повисает тишина.

– Стукачка, мне п*зд*ц как х*рово… Выйди, посмотреть на тебя хочу..

Сердце замирает от тревоги. Что с ним? Услышать подобное от Огинского очень странно.

– Да, конечно. Сейчас.

Сбрасываю вызов и подскакиваю с кровати. Включив в комнате свет, судорожно осматриваюсь вокруг, в поисках хоть какой—то одежды. Руки ледяные, сердце едва не вылетает из грудной клетки. Я вытаскиваю из шкафа первые попавшиеся джинсы и, накинув олимпийку, осторожно выхожу из комнаты.

В коридоре темно, а в доме стоит полная тишина. Опасаясь быть замеченной, потихоньку крадусь к лестнице. И как только мои ноги касаются пола первого этажа, я пулей вылетаю на улицу.

Выбежав со двора, обвожу взглядом ближайшую обочину. Нигде нет Хонды Огинского. Сокрушаюсь, что не взяла с собой телефон.

Черт, неужели придется возвращаться?

Вдруг слышу за спиной тихий мужской голос. В первые секунды думаю, что мне послышалось. Но, обернувшись, замираю в удивлении. За два дома от моего, у ворот, прямо на асфальте лежит какой—то парень. То ли пьяный, то ли ему просто плохо. Его голова прямо на земле, а напряженный взгляд устремлен на меня.

Он практически неподвижен. Только губы размыкаются, что—то шепчут беззвучно.

Я делаю шаг навстречу. Мне страшно, но я ведь не могу оставить несчастного без внимания. Вдруг, он ранен? И ему нужна помощь? Я должна удостовериться, что он в порядке.

А когда я подхожу к незнакомцу, и, наклонившись, заглядываю в лицо, понимаю, что это Огинский.

– Дема?! – восклицаю испуганно, опускаясь рядом с ним на колени.

Дема переворачивается на спину, а губы парня кривит улыбка.

– Ты ранен? Тебе плохо?

Он кривится, как—то странно смотрит на меня.

– Я один… слышишь, я теперь совсем, бл*ть, один… – хрипло, еле слышно произносит. А потом вдруг всхлипывает, и я вижу слезы, застывшие в его глазах.

Кровь стынет в венах при виде его такого… разбитого, уничтоженного.

– Ты можешь сказать, что случилось? – я осматриваю его на предмет повреждений. Злюсь от того, что он толком ничего не говорит.

Крови нигде нет, и это уже хорошо. Замечаю телефон, лежащий на асфальте рядом с ним. И когда тянусь к нему, желая поднять, вдруг вдыхаю запах Огинского. Меня едва не сбивает с ног от того, насколько сильно от него пахнет алкоголем.

– Мне так плохо—о—о… – стонет, и вдруг замолкает, закрывая глаза.

Как же он добрался сюда в таком состоянии? Что случилось с ним? Чтобы Огинский хоть каплю в рот взял. А тут явно не одной бутылкой ограничилось. И что мне делать? Я не знаю, где он живет, а звонить кому—то в пять утра – совсем плохая идея. Пытаюсь включить его телефон. Он загорается, но, на экране мигает красным батарея и гаджет тут же гаснет, отрубаясь.

Просто здорово.

Опускаюсь рядом с ним на асфальт. Холод ледяными иглами проникает в меня. Пытаюсь поднять его голову с пола, и положить к себе на колени. Он такой тяжелый! Кое—как приподнимаю его, закрывая лицо парня от порывов ветра.

– И что нам с тобой делать, горе ты мое луковое…

Черты его лица рассматриваю. Красивый ведь, но такой дурной! Все они вместе с Варламовым те еще идиоты.

Как бы то ни было – нам однозначно нужна помощь. Но позвонить не получится. Свой телефон я оставила в комнате. В доме Оскар. Если поведу Дему к себе, он может услышать нас и выйти. А тащить придется до второго этажа…

С каждой секундой мне было все холодней. И когда зубы уже начали стучать друг о друга, я поняла, что другого выхода нет. Нужно вести Дему в дом. На первом этаже как раз свободная гостевая комната. Туда—то я его и устрою.

– Ну—ка, давай, иди сюда, – проговорила сдавленно, пытаясь поднять его. Дема что—то пробурчал, поморщился и снова отрубился.

Черт, он тяжелый такой! Обойдя его с головы, взяла под руки, и кое—как приподняла, попытавшись протащить немного. Едва не упала. Меня затошнило от тяжести. На душе совсем горько стало от понимания того, что я его и пары метров не протащу.

– Дем, – опустилась обратно на асфальт, чувствуя, как у самой подкатывают слезы. Мне было страшно. В любой момент на улицу мог выйти Оскар. И если он увидит Огинского, у того будут большие проблемы. А еще я боялась, что Демка вконец замерзнет и заболеет.

– Дема, миленький, ну давай… пьяная ты моя скотина. Поднимайся, иначе отморозишь самое дорогое, – протянула, едва ли не плача. Потянула его вверх. Он замычал недовольно, едва разлепив глаза.

– О, стукачка, – произнес еле слышно, с идиотской улыбкой на лице.

– Давай, помоги мне, – подлезла под его руку, и потянула наверх. Огинский кое—как придя в себя, поддался и мы смогли подняться.

– Откуда ты взялась?

Я не успела ответить. Его начало кренить в сторону, так что мне пришлось приложить все силы, чтобы остаться в вертикальном положении.

– Дема, родной, пожалуйста, будь тихим, ладно? – попросила его, когда мы поднялись на самую высокую ступеньку крыльца.

Он покосился на меня обиженно.

– Дема— могила, – икнул, опуская голову.

Толкнув дверь, затащила его внутрь. Стоило переступить порог прихожей, замерла, испуганно, прислушиваясь. Слава богу, больше ни звука Огинский не издал.