Князь Василий словно угадал мысли принца Густава. Пожилой воевода по-отечески посмотрел на него, рукой дал знак слуге, чтобы положил на тарелку принцу кусочек осетра и что-то сказал Тимофею Выходцу по-русски.

Заметим, что Тимофей, попав за княжеский стол, нисколько не стеснялся. На черную икру он внимания не обращал, налегал на жареную на вертеле говядину, отдал должное также гусю, отведал пирогов с капустой и рыбой.

Как раз в тот момент, когда князь что-то сказал, Тимофею было не до разговоров. Лишь тщательно прожевав гусятину, переводчик воспроизвел слова воеводы на немецком:

— По русскому обычаю, обязанность хозяина — угощать гостя. А хочет гость есть это или же не хочет, его дело. Главное, была бы честь предложена.

Принц воспрял духом и на радостях съел ложку черной икры. Князь Буйносов-Ростовский снова что-то сказал, на сей раз чуть смущенно. Тимофей перевел:

— Еда эта коварна, если много ложек съесть, живот заболит.

От себя же Тимофей добавил:

— Ваше Высочество, отведайте лучше огурчика, очень хорошо им анисовую закусывать.

Принц закусывал, а Катарина, перепуганная в Нарве тем, что они могут и не добраться до Ивангорода, снимала напряжение анисовой и слегка опьянела. Что, впрочем, было воспринято воеводой и Тимофеем вполне нормально: напилась за накрытым столом, так то дело житейское, бывает. Потому на пиры женщин обычно и не пускали — не умеют они пить, как мужики. И какая разница, что Катарина Котор — будущая королева — почему на нее водка должна действовать не так, как на других женщин?!

Воевода между тем радовался про себя: выгодное дело, принимать у себя принца. Теперь неделю тем, что останется, семью и холопов своих верных от царских щедрот вкусно кормить можно. Небольшой, но прибыток.

Князь знал, что в Москве служилые люди регулярно получают от царя дачи: в праздники, порой просто на выходные. Царевы слуги разносили по домам чиновникам приказов провизию: кому — бараний бок, кому — осетра или белугу… И велика была радость, коли царский подарок отдавали на металлическом блюде, ведь серебряное блюдо могло стоить дороже десятков баранов и даже оловянное или чугунное ценилось побольше осетра. Но чиновники одаривались государем в столице, а до Ивангорода щедрые дары, увы, не доходили. Жалованье же было очень маленьким, да и выплачивалось нерегулярно. Поэтому во всех городах происходило то, что не предусматривал закон. Раз в год тысяцкий обходил горожан и говорил, сколько надо дать. Причем о «неуплате налога» речи идти не могло, тысяцкий называл сумму, исходя не из декларации о доходах, написанной на бумаге. Знал ведь, кто в городе в какой шубе ходит, каким домом владеет, словом, как кто на самом деле живет. С бедной вдовы мог вообще ничего не взять, богатому купчине предлагал раскошелиться. Так и скидывались горожане на жизнь для своего воеводы и его помощников. Вот только Нарва перетянула на себя всю транзитную торговлю, Ивангород был мал и беден, тысяцкий приносил для князя Буйносова-Ростовского весьма небольшую сумму. А поместье у князя было далеко от места службы, и получалось, что провиант для прокорма князя и его домочадцев с их родовой вотчины везти невыгодно. Поэтому мысль о сэкономленных продуктах была для воеводы весьма приятна…

Пока принц Густав и князь Василий Буйносов-Ростовский ужинали, на границе к мосту через реку Нарову подскакал польский офицер и стал озабоченно расспрашивать стражников:

— Не проезжал ли на Русь важный господин с белокурой красавицей?

— Нет, сегодня в Ивангород проехал лишь купец Тимотеус с несколькими возчиками. Так он ведь нередко ездит туда-сюда.

Польский офицер согласно закивал головой: кто же не знает купца Тимотеуса… Но уехал он, недоумевая, ведь принц Густав словно сквозь землю провалился…

Когда после ужина Густав и Катарина вошли в выделенную им опочивальню, то были не только сыты, но и слегка пьяны. Кстати, поздно вечером их чуть не разделили. Князь говорил Тимофею:

— Коли он принц, а Катарина жена его, то должны по обычаю в разных покоях спать — ведь они будущие король и королева Ливонии, а не купец с купчихой или холоп с холопкой.

Тимофей с трудом убедил его:

— В Неметчине обычаи другие, коли разлучат мужа и жену, те испугаются.

В покоях пьяной Катарине взгрустнулось. Вспомнился Данциг, который она больше никогда не увидит, родственники. Принц, видя ее грусть, проворно раздел красавицу и стал ласкать.

— Ненасытный! — кокетливо пробормотала она. — После столь обильной еды лучше было бы спокойно спать.

— Но мне интересно, что будет. Отличается ли любовь в русской земле от страсти нежной в земле немецкой, — невозмутимо ответил принц.

Катарина прыснула от смеха, а через несколько секунд руки принца добились своего. Она почувствовала вожделение от настойчивых ласк любимого и уже не думала больше о Данциге, о родственниках. Странное дело: любовь в русской земле словно и в самом деле отличалась от любви в Неметчине. После пережитых днем треволнений они почему-то стали неутомимы и никогда ранее не были близки друг с другом столь много раз…

Утром пожилой князь Буйносов-Ростовский в сердцах сказал Тимофею Выходцу:

— Нет, надо было их поодиночке разместить, а не вместе, рядом с моими покоями. Всю ночь женские стоны да крики слышал, заснуть не сумел. В полночь решил жену кликнуть, чтобы в мои покои явилась, так жаль ее стало — небось уже десятый сон видела, не велел будить.

Тимофей слушал молча и думал про себя, ну что тут скажешь?!

Завтракал воевода, конечно же, вместе с принцем. Еда вновь была разнообразна: на закуску — буженина, соленые боровики, пирог с яблоками, из горячего — несколько рыбных и мясных блюд. Но Густав и Катарина под одобрительным взглядом ивангородского воеводы ограничились каждый тарелкой перловой каши, вареным яйцом, краюхой хлеба с маслом, крошечным блюдечком черной икры, куском медового пирога, орехами и кувшинчиком кваса — словно почти и не ели ничего из того, что было поставлено на стол.

Только собрались завершать завтрак, как воеводе шепотом доложили: в Ивангород тайно прибыл дьяк Казанского дворца Афанасий Власьев…

Узнав о визите важного гостя из Москвы, князь Василий Иванович Буйносов-Ростовский тут же выпил кружку кваса и встал, попросив Тимофея перевести:

— Воеводство у меня не маленькое, очень срочные дела обнаружились. Не обессудьте, вынужден вас покинуть, но надеюсь на скорую встречу, — извинился он перед принцем Густавом и остальными гостями.

Князь Василий быстро зашагал в покои, где верный человек разместил дьяка Казанского приказа. Воевода первым поклонился Афанасию Ивановичу:

— Радость-то какая для меня, что такой гость пожаловал! Афанасий Иванович, устраивает ли опочивальня?

— А мне в ней ночью почивать не придется. Как приехал, так и уеду.