Надежды С. Д. Сазонова на ясно выраженную позицию Лондона по отношению к угрозе европейского мира в июле 1914 г. не оправдались. Э. Грей продолжал рассуждать о желательности посредничества четырех держав между Австро-Венгрией и Россией в случае отказа Вены от военных действий против Сербии68. Эти рассуждения по-прежнему вызывали едкие замечания кайзера, обвинявшего Англию и ее министра иностранных дел во всех смертных грехах, но еще почему-то надеявшегося на нейтралитет Лондона69. Последней надеждой для сохранения мира был ответ Белграда на ультиматум Вены, или точнее – реакция Вены на этот ответ. Уже после войны Э. Грей оценил ситуацию следующим образом: «Австрийский ультиматум в своей внезапной жестокости зашел дальше, чем мы опасались. Сербский ответ в готовности подчиниться пошел дальше, чем мы могли мечтать»70. Австрийцы желали другого. В. Гизль фон Гизленген сначала открыто провоцировал антиавстрийские настроения в Белграде, а потом сообщал об их росте, опасности, угрожающей его дому, необходимости выслать своего сына в Землин и прочем. Никто не сомневался в том, что это делалось лишь с одной целью – возбудить антисербские настроения в Австро-Венгрии71.

«Во всяком случае, невозможно отрицать, – признавался А. фон Тирпиц, – что сербский ответ означал неожиданную уступку, и я не считаю, что австрийское правительство правильно оценило положение, признав этот ответ неприемлемым в качестве базы для дальнейших переговоров. Бетман-Гольвег и Бертхольд не поняли, насколько существенен был уже достигнутый успех. Поскольку честь Австрии была спасена, а сам Бетман-Гольвег стремился во что бы то ни стало предотвратить европейскую войну, опасность такой войны, вероятно, можно было устранить, если бы Австрия удовлетворилась этим успехом. Можно было назначить Сербии короткий срок для проведения в жизнь сделанных ею уступок в качестве условия для переговоров об остальных требованиях»72.

Вероятно, гросс-адмирал был прав, и войны можно было бы избежать, если бы этого действительно хотели в Вене и Берлине. Как известно, для мира нужно согласие как минимум двух сторон, а для начала войны достаточно желания одной. Отказ Белграда капитулировать был настоящим подарком для «партии войны». Австрия не колебалась в своем желании наказать Сербию73, это было совершенно очевидно. Вечером 12 (25) июля «Биржевые ведомости» сообщили о концентрации значительных сил австро-венгерской армии на границах с Сербией и Черногорией и о явной готовности Вены в случае отклонения ультиматума разорвать отношения с Белградом при явной и энергичной поддержке Берлина74. Подтверждения этих новостей не пришлось долго ждать.

Вена нуждалась в поводе, и она его получила, игра слов в Париже и Лондоне ей была больше не нужна. 25 июля В. Гизль фон Гизленген и сотрудники посольства покинули Белград, и в тот же день началась мобилизация австрийской армии против Сербии75. В 18 часов 30 минут на вокзале сербской столицы стояли два поезда: австрийского посольства, которому нужно было 10 минут, для того чтобы пересечь Дунай и попасть в Землин, и сербского правительства, эвакуировавшегося во временную столицу Ниш. В четыре часа вечера того же дня в Сербии была объявлена мобилизация. Население было настроено воинственно. Сербские офицеры провожали поезд австрийского посла криками: «Au revoir a Budapest»76. Приблизительно в восемь часов вечера в австрийских газетах было опубликовано сообщение о разрыве дипломатических отношений с Сербией, в Вене, Будапеште и других городах Австро-Венгрии начались патриотические манифестации77.

26 июля австрийский пограничный наряд обстрелял баржу с сербскими резервистами на пограничной реке Саве78. Пограничникам показалось, что баржа шла слишком близко к их берегу. На этот раз обошлось без жертв, но 27 июля граф Л. фон Бертхольд заявил об обстреле австро-венгерской территории и о том, что Сербия начала враждебные против его страны действия79. С 13 (26) июля заседания Совета министров России стали ежедневными: узнав о том, что на Дунае прозвучали первые выстрелы, правительство приняло решение не признавать право Вены трактовать случившееся в качестве повода к войне и рекомендовать продолжение переговоров для улаживания конфликта80.

До этого момента о войне в России еще почти никто не думал, но уже 13 (26) июля собственный корреспондент «Голоса Москвы» сообщал из Петербурга: «В Министерстве иностранных дел не замечается уже того оптимистического настроения, которое проскальзывало вчера здесь. Сознают, что мы накануне крупных событий»81. В правительстве и среди общественности столицы австро-сербский дипломатический конфликт поначалу не вызвал тревоги: «Балканская неразбериха давно приелась, и происходившие события и споры воспринимались как очередная шумиха венской дипломатии. Вера в мир и во всеобщее к нему стремление была непоколебимою»82. В русской провинции сараевское убийство также было почти незамечено: шли сельскохозяйственные работы, в северо-западных губерниях (Тверской, Новгородской, Санкт-Петербургской, Архангельской) горели торфяники, огнем было охвачено около 63 тыс. десятин леса, убытки превысили 100 тыс. рублей83. Эти пожары и покушение на Г Распутина84 привлекали больше внимания, чем тлеющие уже несколько лет Балканы85.

Тем неожиданнее для всей страны стало объявление в округах европейской ее части (за исключением Кавказа) «подготовительного к войне периода». Оно последовало 13 (26) июля 1914 г., через два дня после того, как в Австро-Венгрии начался призыв запасных86. До этого жизнь в гарнизонах шла по обычному размеренному распорядку. Еще днем 13 (26) июля в находившейся на границе с Восточной Пруссией крепости Осовец устраивали просмотр кинематографа для солдат и офицеров, а в семь часов вечера ее комендант получил приказ о переводе на военное положение, и уже к полночи батареи были готовы к бою87. В пограничных округах, например в Царстве Польском, были предприняты меры по эвакуации семейств офицеров в глубь русской территории88. После этого неизбежность войны стала более или менее очевидной, во всяком случае для столичного гарнизона.

«В полк прибыли вновь произведенные 12 июля офицеры, – вспоминал офицер лейб-гвардии 3-го стрелкового полка, стоявшего в Петербурге. – Мобилизационное расписание было проверено. Цейхгаузы были пересмотрены. Политические события и международные сношения, логически развиваясь, вели к войне. Мы, офицеры, из чувства национальной гордости желали этой войны и следили с волнением за ее приближением. Воспитанные в сознании силы России, зная, какими людьми мы командуем, мы верили в победу»89. Забастовки резко пошли на убыль. В Москве к 12 (25) июля они практически закончились. В этот же день на спад пошла забастовка в Петербурге, зато появились первые демонстрации солидарности с Сербией90.

28 июля Австрия объявила войну Сербии: «Так как королевское сербское правительство не ответило удовлетворительным образом на ноту, переданную ему австро-венгерским посланником в Белграде 10 (23) июля 1914 г., императорское и королевское правительство вынуждено само выступить на защиту своих прав и интересов и обратиться с этой целью к силе оружия. Австро-Венгрия считает себя с настоящего момента на положении войны с Сербией»91. Поскольку прямая связь между Веной и Белградом была прервана, сербское правительство известили об этом решении по телеграфу через Бухарест. Почти сразу же после этого Л. фон Бертхольд признал, что информация о нападениях сербских войск на пограничные австрийские территории не подтвердилась, но это уже не имело значения92.