Переулок резко стекал вглубь квартала, и Игорь иногда спотыкался. Напротив бывшего Театра юного зрителя стояло несколько торговцев, разложивших на ящиках товар – лупы и увеличительные стекла. Их было много – двадцать, тридцать разнокалиберных глаз, переливающихся на солнце. Игорь успел изумиться – при чем здесь лупы, но горка его уже несла вниз, к Трехпрудному переулку. Внизу он обернулся.

«Надо было хоть узнать, сколько стоит! Вдруг дешево. Тогда у меня бы была лупа, настоящая, на длинной ручке и в тяжелой оправе. Как у Паганеля! Или как у доктора Гаспара Арнери! Правда, что в нее смотреть?! А все-таки не такие дураки эти уличные торговцы, если бы ноги не проскочили мимо, я бы, пожалуй, купил…

Лупы-липы, липы-лупы… Может, это и все, что останется у меня в сознании в последний миг», – мелькнуло в голове, но Игорь уже свернул налево, и переулок с огромными чурками лип и странными людьми, продающими лупы, исчез из его жизни.

Запиликал мобильник. Николаша.

– Ну что тебе, привет, – Игорь терпеть не мог говорить на ходу.

– Я понял, как смогу зарабатывать, когда моих инопланетян с прокладками перестанут покупать! – по радостному тону Николаши было ясно, что он опять успешно похмелился.

– Ну и?

– Открою лавочку «Водка по телефону», буду составлять компанию выпивающим! В одиночку-то многим в лом пить! По себе знаю. Представляешь мой голос: «Я достаю из морозилки запотевшую „Кубанскую“… Ме-е-е-едленно отворачиваю крышечку… Она жалобно говорит „хрум“ в моих сильных пальцах…» Как идея?

– Гениально! Совет. Уходи сразу в скайп. Знаешь, там молодые шлюшки пиписьки показывают, рублей по триста за десять минут, а если запихивают туда чего, то и больше. И ты давай!

– Запихивать? – голос Николаши растерянно замолчал.

– Ага. Мозг в голову!

– Да ну тебя. Такая идея… Потом позвоню.

Игорь шагал дальше. Людей в переулке не было.

Сказочные тени, отбрасываемые огромным домом с флюгерами и башенками, казалось, ожидали своего Кота в Сапогах. Серая кошка, затаившаяся на клумбе, видимо, ждала его же.

«Какая страшная история… У Мити, у Андрюхи Носовского, да и у жены. Его жены. Их жены. Так же получается. И ведь выходит, никто не виноват! Все же любили друг друга. Или виноваты все? И почему Митя сказал, что женщины не любят, когда в них видят людей? Нет, здесь что-то не то», – Игорь миновал массивный дом-замок.

Слева белел четырехэтажный особнячок. Он любил этот островок Москвы в четырехугольнике между Тверской, Тверским бульваром, Поварской и Садовым кольцом. Несмотря ни на что, эта часть Москвы выстояла. И не превратилась в колоннаду слепых стеклянных офисов, как на Лесной, или в вереницу пустынных и стерильных моргов-бутиков когда-то так любимого им Столешникова.

А все оттого, что район остался жилой. Живой. Там жили люди. В окнах стояли цветы и беззвучно шелестели занавески. Туда-сюда шныряли дети, везде с целеустремленной бесцельностью шествовала особая каста людей – московские старушки. Игорь всегда вспоминал свою бабушку, Марию Васильевну, которой было не лень ежедневно идти километра полтора до Елисеевского магазина и покупать себе пятьдесят граммов сыра. И возмущенно возвращаться без покупки, если вдруг сыр казался ей несвежим.

«Здесь? Нет, не здесь, это было правее, по переулкам правее», – оглянулся Игорь. Он вспомнил, как в этих закоулках старой Козихи еще в начале 80-х старики иногда летними вечерами несуетно выносили стулья на улицу, прямо на тротуар, садились и просто смотрели на пустынную улицу.

Игорь помнил эти стулья с высокими плоскими спинками, обитые черной или коричневой кожей, с фигурными шляпками гвоздей и антилопьими по цвету и грации деревянными ножками. Наверное, эти старички, сидевшие в его юности здесь на стульях и неподвижно смотревшие на тишь переулков, каким-то образом уравновешивали в пространстве бардак и суету безалаберного московского мира. Этакие сфинксы на страже гармонии. Сейчас они исчезли, вот нечисть и распоясалась.

Да и сейчас на Петровке, Большой Дмитровке, Пушкинской площади, в многочисленных переулочках и тупичках, разлиновывающих центр Москвы, жилых домов-то почти нет. Живых людей заменили на бесцельную офисную мошкару со сроком жизни с десяти до шести.

Утром раздался звонок.

– Это Игорь? – спросил ровный женский голос.

– Возможно, – спросонья он, как и все, слабо понимал окружающий процесс.

– Кто это?

– Меня зовут Ирина, вы меня не знаете.

– Так… – боролся со сном Игорь.

– Я бывшая жена, то есть вдова, то есть… бывшая вдова… нет, не так, вы помните такого… Саши Макарова? Вы учились вместе в инязе когда-то. Его похоронили наконец вчера. Вы можете со мной встретиться сегодня?

Игорь сел на диван.

– Да-да, конечно, помню. Он умер? – Игорь понял, что сморозил глупость. – Извините. Конечно, могу. А что с ним случилось? Почему вы сказали «наконец»?

– Он умер давно, просто тело нашли только сейчас. Я все расскажу при встрече, я просто хотела отдать вам несколько фотографий. Он часто вспоминал вас.

Вот сейчас Игорь и шел на встречу с Ириной.

«Интересно, почему я так спокоен? Неужели стал настолько непробиваемым? Или мне все равно? За сутки мне рассказывают о смерти двух друзей моей юности, судя по всему, ужасной смерти, а я абсолютно спокоен. Это же кошмар! А мне как бы и все равно. Или меня уже охватила какая-то неизбежность, предопределенность событий, происходящих со мной последние дни?»

Пройдя целиком Большой Палашевский переулок, Игорь уперся в перекресток. На другой стороне, чуть правее, в торце старого дома было заведение со смешным названием «Донна Клара». Он частенько бывал там, причем любил не столько за кухню, она была вкусной, но обычной, сколько за «правильное» расположение.

В чем именно была эта «правильность», Игорь толком объяснить не мог, да и не хотел. Он очень любил здания с историей, судьбой и расположенные по одному ему известному фэншую. Эта «Донна Клара» подходила ему по всем параметрам. Рядом находились Патриаршие пруды и особняк Рябушинского, который он очень любил и часто ходил просто смотреть на него, восхищаясь гением Шехтеля. Он никогда не стеснялся своих странностей и многим откровенно говорил, что в юности пошел учиться в иняз процентов на восемьдесят благодаря красивейшему особняку генерала Еропкина конца восемнадцатого века, в котором находился институт. И «правильному» его расположению за колоннадой столетних лип на Остоженке. Двадцать процентов он все же отдавал тяге к языкам и желанию сделать престижную карьеру.

Толкнув дверь, Игорь увидел светловолосую женщину лет сорока, в одиночестве курящую под огромным зеркалом слева от входа на длинном мягком диване.

– Ирина?

– Да, Игорь. Я вас сразу узнала. По фотографиям. Вы совсем не изменились.

По ее сосредоточенному взгляду в окно было заметно, как она волнуется. Ирина была красива той женской красотой, когда возраст точно соответствует внешности. Когда женщина воспринимает свои годы с достоинством и гордостью, она часто становится красивей и даже благородней молодящихся ровесниц.