— С этой минуты идти без света и говорить только в случае крайней необходимости.

Я кивнул Сааведре, чье лицо, как я и предполагал, было зачернено. Он перешел на мягкий шаг, и уже через пятнадцать секунд я не мог различить его в темноте. Каролинус пошел за ним следом, далее — маг Адлвейд, в паре шагов от него — я.

Позади меня шел наш арбалетчик Миллиган, светлый, добронравный тарасаинец, который со ста шагов мог попасть в рельеф королевы на золотой монете. Я, правда, не знал точно, какая нам могла быть от него польза. Стояла довольно темная ночь, чтобы пускать стрелы. Но по крайней мере, он был надежен и сохранял хладнокровие в рукопашном бою.

Строй замыкал Зильерс, великан ваалец с суровым лицом. Он редко улыбался, а говорил еще реже. В нашей компании он был почти единственный, кто прихватил с собой не только траншейный нож, но и фламбергский меч, который нес за спиной. Обоюдоострый клинок переходил от отца к сыну с тех далеких времен, когда предки Зильерса еще не принесли клятву верности Ригусу. Фигура ваальца была слишком объемной для секретных операций, но его двуручный клинок очень пригодился бы нам, если бы пришлось защищаться на открытой местности.

Годы войны превратили некогда цветущую страну в голую пустыню. Бомбардировки, артиллерия и магия истребили почти всю растительность и животных, отличных от грызунов. Изменилась даже топография местности — взрывы сровняли с землей холмы и взамен нагромоздили горы обломков. Не говоря уже об эстетике, окружающая нас территория предлагала нам мало мест для укрытия. Без маскировочной краски в лунную ночь мы были уязвимой мишенью для любого дозора на расстоянии пятидесяти ярдов.

Мы должны были двигаться быстро и двигаться тихо. Однако нашему магу и то и другое давалось с трудом, его тяжелая поступь скорее подошла бы утренней прогулке, чем нашей секретной миссии. Я вздрагивал каждый раз, когда лунный свет касался его серебряных украшений, и заметил, что Миллигана это пугало не меньше меня. Если бы кому-то из нас пришлось пролить кровь из-за того, что этот болван отказался снимать свои побрякушки, боюсь, я не смог бы удержать ребят от колких любезностей в его адрес. Думаю, я бы даже не пытался.

Пройдя четверть мили, я приблизился к Адлвейду и прошептал:

— Четыреста ярдов. Покажите, где остановиться.

Чародей указал на невысокий холмик и ответил почти в полный голос, будто нарочно желая выдать наше присутствие:

— Вон тот бугор вполне подойдет. Отведите меня туда, а сами вводите в действие талисман.

Я дал сигнал Сааведре, и наша колонна повернула к указанной высоте. Отдавая должное Адлвейду, надо признать, что этот сукин сын знал свое дело. Едва мы достигли вершины, он вынул из сумки свой мистический инвентарь и принялся чертить на земле замысловатые символы короткой веточкой черного дуба. Движения чародея были уверенными и непринужденными. Я знал достаточно много об Искусстве, чтобы понимать, как трудно начертить правильную магическую фигуру в кромешной тьме, когда ошибка может предать тебя силам, способным испепелить твой мозг. Прервав ненадолго свое занятие, маг обратился ко мне:

— Продолжайте выполнение операции, лейтенант. Тут я управлюсь сам.

— Рядовой Каролинус, обеспечьте прикрытие мага. Если мы не вернемся через три четверти часа, возвращаетесь с магом в лагерь.

Вынимая левой рукой траншейный нож, рядовой Каролинус отдал честь правой. Сааведра снова возглавил колонну, и мы вчетвером двинулись дальше в глубь территории дренцев.

Еще двести ярдов — и мы оказались на гребне небольшого крутого склона. Судя по его рваному контуру, это был край воронки, оставленной пушечным ядром. Вдали уже показались передовые линии вражеских окопов, за ними горели огни дренских костров. Дав ребятам сигнал к сбору, я вытянул из кисета магический камень и бросил его на землю. Я чувствовал себя полным идиотом.

— Это все? — прошептал Миллиган. — Просто забраться на холм и оставить на вершине камень?

— Рядовой, заткните свой рот и глядите в оба.

Я понимал беспокойство солдата. Эта сторона нашей миссии мне нравилась меньше всего, впрочем, я не был в восторге и от всей операции в целом. На этой высоте мы были легкой мишенью для первого же патруля дренцев, причем они находились бы ближе к своим основным частям и могли бы рассчитывать на скорое подкрепление. Глухой ночью и при таких обстоятельствах в каждой тени мерещится снайпер и каждая вспышка света кажется блеском стали, так что я не был уверен, что зрение не обманывает меня, пока Миллиган не подал сигнал. Мы прильнули к земле, стараясь как можно лучше укрыться за тем малым, что могла предоставить вершина. В двадцати ярдах от подножия холма один из дренцев заметил нас и криком предупредил остальных. Я понял, что мы крепко влипли.

Миллиган пустил стрелу в первого из них, но она бесследно умчалась в ночь, дренцы бросились вверх по склону, и мы приготовились встретить их боем. Сааведра взял на себя первого, мне достался второй, а потом трудно было уже уследить за общим развитием стычки, мое внимание сосредоточилось на отдельных деталях.

Мой противник был молод, даже недостаточно взрослый, чтобы доставить удовольствие женщине, и его неопытность испугала меня. Пять лет беспощадной резни людей в серой форме побороли во мне всякое естественное отвращение к убийству совсем еще ребенка, и моим единственным желанием было прикончить его быстро. Один ложный выпад сбоку, блок, отразивший его неуклюжий удар, и кровавая струя вырвалась из глубокой раны на его животе.

Хорошо, что я так скоро уложил его, ибо победа не обещала быть легкой. Зильерс наглядно объяснял одному из врагов, почему он никогда не расстается с оружием предков, в то время как Сааведра оставался самим собой, сдерживая атаки сразу двоих дренцев хладнокровным мастерством фехтовальщика. Но Миллигану приходилось туго: дородный дренец с траншейным ножом в одной руке и топором в другой упорно теснил его к склону холма. Я отцепил от доспехов метательный нож и запустил им в спину противника Миллигана, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы уравнять шансы. Ничего лучше я сделать не мог, поскольку один из врагов, которым противостоял Сааведра, оторвался от него и направился в мою сторону. Я тверже взялся за рукоять ножа и свободной рукой отцепил с ремня боевую дубинку.

Мой новый противник оказался опытнее прежнего, мне даже незачем было разглядывать шрам, разделявший его нос на две неравные доли, чтобы зачислить его в ветераны нашего военного противостояния. Дренец разбирался в искусстве ближнего боя, и осторожное хождение кругами сменялось серией быстрых выпадов, затем последовал удар левой рукой, которым он пытался завершить дело. Но и я был не новичок, и мой нож держал его на острие, а жезл с шипами в левой руке дожидался момента.

И этот момент настал. В попытке нанести колющий удар противник совершил чересчур длинный выпад, и моя дубинка тяжело приласкала его запястье. Дренец издал грозный вопль, но не выронил оружия. Сукин сын был крепок, как чугунная чушка, однако его удивительный стоицизм не помог сохранить ему жизнь. С поврежденной рукой он лишился прежней сноровки и спустя полминуты упал, сраженный двумя смертельными ранами.