Криспин сделал последний глубокий вдох и встал в строй.

Меня провели через полгорода, словно важного сановника с почетным эскортом, правда, раньше я что-то не замечал, чтобы они были связаны. Это был второй раз, когда меня доставили в Черный дом в цепях. И последний привод был куда менее приятным, чем первый.

Черный дом, если честно, внушал куда менее сильное впечатление, чем следовало. Приземистое, непривлекательное, похожее скорее на торговый склад, нежели на главную управу самой могущественной карающей силы планеты, здание управы разместилось на пересечении многолюдных дорог, жирно обозначивших границу между Старым городом и Вормингтонским предместьем. Трехэтажное здание с подземным лабиринтом тюремных камер служило горожанам напоминанием о том, что недремлющее око властей наблюдает за ними. Сооружение было почти лишено украшений и снаружи не производило особо устрашающего впечатления.

Здание, однако, было выкрашено в черный цвет, отчего и получило свое название.

Когда мы достигли мрачных ворот из черного дерева, Криспин отправил гвардейцев назад, к месту преступления, затем они с Гискардом провели меня внутрь. Мы удалялись все дальше от главного входа, пройдя мимо безымянной двери, ведущей в подземелье, где и проводят по-настоящему пристрастный допрос, и я незаметно вздохнул с облегчением. Я совсем не горел желанием оказаться там вновь, ни в качестве палача, ни в качестве его жертвы. Мы достигли главного зала, и здесь Криспин покинул нас, видимо, для того, чтобы доложить начальству, поручив Гискарду одному вести меня дальше. Я приготовился к измывательствам, но руэндец не проявлял никакого желания возвращаться к нашей недавней ссоре.

Он открыл дверь в арестантскую — безликое каменное помещение, пустое, не считая простейшего деревянного стола и тройки неудобных стульев. Гискард усадил меня на один из них.

— Криспин скоро будет, — сообщил он.

Я заметил, что кровь наконец спеклась под моим носом.

— Не желаете начать сами? — предложил я.

— Мертвый мужчина — это он убил девочку?

Я кивнул.

— Откуда ты знаешь?

— Все знали, — ответил я. — Просто ничего не говорили об этом вам.

Гискард закатил глаза и вышел.

Часа полтора я просидел в одиночестве на проклятом стуле, ежась от головной боли и пытаясь сообразить, сколько у меня было сломано ребер. Я подозревал, что сломали по меньшей мере три штуки, но без помощи пальцев трудно было судить наверняка. Я подумывал о том, чтобы выпутаться из цепей, выразив таким путем свое презрение к Криспину и всей его своре, только это походило на жалкую месть и, скорее всего, привело бы к новым побоям.

Наконец дверь отворилась, и Криспин, с мрачным лицом, вошел в арестантскую. Он занял место напротив меня.

— Они не станут касаться этого дела, — произнес он.

Я туго соображал в тот момент, что вполне объяснимо, учитывая обстоятельства.

— Как это понимать, черт возьми?

— Насколько это касается Черного дома, дело закрыто. Чжан Цзу, фабричный рабочий и наемный убийца, совершил убийство Тары Потжитер и еще нескольких девочек, личность которых предстоит выяснить. Его убило лицо или лица способом, который тоже еще предстоит установить. Ты случайно встретил неизвестного человека или лиц, замешанных в убийстве, но тебя лишили сознания, прежде чем ты смог установить личность убийцы или убийц.

— Неизвестного человека или лиц? Ты в своем уме? Думаешь, киренца избили до смерти? Ты понимаешь не хуже меня, что тут попахивает Искусством.

— Понимаю.

— Даже наверху не настолько глупы, чтобы думать иначе.

— Не настолько.

— В таком случае что значит — дело закрыто?

Криспин потер виски, будто пытаясь облегчить скрытую боль.

— Ты проработал здесь достаточно долго, так неужели я должен повторить каждое слово по буквам? Ни у кого нет желания заниматься подобной гадостью, тем более разбирать показания какого-то там торговца дурью. Киренец убил Тару, теперь он мертв. Дело закончено.

Давно не сталкивался я со случаем вопиющего безобразия, с которым не желал мириться, даже несмотря на усталость.

— Понятно. Никому нет дела до замученного до смерти ребенка — зачем беспокоиться, ведь это всего лишь девочка из трущоб. Но в Низком городе появилось нечто необузданное, извергнутое из самого сердца бездны. Люди должны знать.

— Никто ни о чем не узнает. Тело сожгут, а ты будешь держать рот на замке. Пройдет немного времени, и все забудется.

— Если ты считаешь, что все на этом закончилось, значит, ты такой же болван, как и все твое руководство.

— Тебе так много известно?

— Я разузнал достаточно, чтобы найти убийцу Тары, в то время как вы прохлаждались здесь, гоняя блох.

— Тогда почему бы тебе не рассказать мне в подробностях, как это произошло. Или я должен поверить, что ты слонялся без дела по задворкам Кирен-города и случайно наткнулся на человека, виновного в смерти ребенка, тело которого ты обнаружил два дня назад?

— Нет, Криспин, разве не ясно, что я вычислил его? Не думал, что тебе, агенту элитного сыскного подразделения, надо все объяснять на пальцах, как глупенькому мальчику.

Верхняя губа Криспина скривилась.

— Я же сказал тебе не искать убийцу.

— Я решил не следовать твоему совету.

— Это был не совет, а распоряжение законного и полномочного представителя Короны.

— Твой распоряжения мало что значили для меня, когда я служил агентом, и последние полдесятка лет не подвигли меня на то, чтобы придавать им больше значения.

Криспин перегнулся через стол и ударил меня в скулу, довольно небрежно, но достаточно сильно, так что я едва удержал равновесие. Черт возьми, у этого человека еще оставалась былая сноровка.

Я облизал языком расшатавшийся зуб, смягчая боль и надеясь, что не потеряю его.

— Пошел ты. Я ведь тебе ничего не должен.

— Я потратил сорок пять минут на то, чтобы убедить капитана не отдавать тебя в руки Особого отдела. Если бы не я, сейчас тебя уже расчленяли бы скальпелем. — Неловкая ухмылка закралась ему на лицо. По природе своей Криспин не находил удовольствия в чужих несчастьях. — Знаешь, как жаждут эти животные вернуть тебя под свою опеку?

«Просто мечтают об этом», — вообразил я. Некоторое время перед уходом с агентской службы я работал в Особом отделе — подразделении для решения задач, лежащих за пределами обычной правовой практики. Выходное пособие для его служащих обычно состоит из насильственной смерти и безымянной могилы, так что избежание сей несчастливой доли означало нечто большее, чем простое везение, на которое здравомыслящий человек не может рассчитывать дважды. Я был в долгу перед Криспином за свое спасение, и даже моего сверхразвитого чувства неблагодарности было недостаточно, чтобы отрицать это.