— Легче принять пять ударов в грудь, чем один в голову, — объяснял Адольфус; его жирное лицо заливал пот, когда во двор вошла его жена. — Никогда не опускай руки, — продолжал он, и рядом Воробей копировал его действия в миниатюре.

Голос у Аделины был такой тихий, что в тех редких случаях, когда она повышала его громче шепота, он казался почти что криком.

— Пропала еще одна девочка, — сказала она.

Я напомнил себе, что надо выдохнуть дым. Адольфус опустил руки.

— Когда? Кто? — спросил он низким сдавленным голосом.

— Вчера вечером. Мне сказала об этом Энн из булочной. Гвардейцы ищут ее сейчас. Девочку я не знаю. Энн сказала, что ее отец — портной, который живет рядом с каналом.

Адольфус бросил на меня хмурый взгляд, потом повернулся к Воробью.

— Тренировка окончена. Умойся и помоги Аделине.

Я заметил недовольство мальчика тем, что его исключили из разговора, но Адольфус мог проявить суровость своего нрава, и потому Воробей предпочел придержать язык за зубами.

Мы продолжили разговор, лишь оставшись с Адольфусом наедине.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Адольфус.

— Возможно, девочка потерялась, когда играла в «крысу в норе». Или приглянулась какому-нибудь работорговцу и теперь сидит в бочке, которую везут на восток. Возможно, отец избил дочь до смерти да спрятал где-нибудь тело. Могло случиться все, что угодно.

Его единственный глаз уставился на меня, выполняя, как всегда, двойную работу.

— Все, что угодно, отлично. Это они?

Обычно лучше допустить самое худшее и исходить из этого.

— Возможно.

— Что ты намерен делать?

— Ничего. Я не стану совать свой нос в это дело.

Правда, я сомневался, что сделаю такой выбор. Если это работа той же компании, что убила Тару Потжитер, быть неприятностям. Корона непременно позаботится об этом. Возможно, властям нет дела до мертвого ребенка из рабочей семьи Низкого города, но ясно как день, что они захотят узнать, кто вызывает существ из потустороннего мира. Только Короне позволено развлекаться темным искусством — привилегия, которую охраняют с особым тщанием. И так как отныне я был единственной связующей нитью с тем, что убило киренца, этого одного было достаточно, чтобы заслужить аудиенцию в подземельях Черного дома.

— Думаешь, убийцы девочки станут преследовать тебя? — спросил Адольфус.

— Я наигрался в законника.

— И думаешь, твои бывшие товарищи позволят тебе легко от них отделаться?

Я промолчал. Адольфус сам знал ответ.

— Прости, что толкнул тебя на это.

Мне стало очень неловко перед сединой в его бороде и проплешинами в шевелюре.

— Думаю наведаться в Гнездо, может, удастся найти выход из положения. Пришло время побеседовать с Журавлем.

Я оставил Адольфуса во дворе и поднялся к себе взять свою сумку. Хотел захватить клинок, но передумал. Если девочку найдут мертвой в водах канала, то законники непременно посетят меня, и тогда мне больше уже не видать того, что я ношу при себе. Кроме того, как я успел заметить, сталь едва ли поможет против чудища, которое я видел. Покинув трактир, я пошел быстрым шагом, вспоминая свою первую встречу с тварью, что убила киренца. Как же хотелось мне верить, что наша первая встреча станет последней.

Война почти закончилась, и мы предвкушали радость победы. Дренская гадина была повсюду повержена, ее укрепления пали, замки остались под защитой вооруженных гнутыми копьями стариков да безбородых юнцов. Из семнадцати областей, некогда составлявших Соединенные Провинции, только четыре оставались в руках дренцев, и, как только мы возьмем Донкнахт, дни этих последних будут уже сочтены. Пять долгих лет моей службы, убийств, истекания кровью и переходов по сто ярдов в день были почти на исходе. Среднезимье мы все будем праздновать дома, попивая теплый пунш возле растопленных очагов. В тот самый момент Вильгельм ван Агт, штатгальтер Дренской Республики, как раз готовился заключить перемирие в качестве прелюдии к полной капитуляции.

К сожалению, весть о разрешении конфликта, похоже, еще не дошла до самих дренцев, которые стояли на страже своей столицы, как рычащие львы, бросая дерзкий вызов силам Альянса. Пять лет подготовки и улучшения осадной тактики позволили дренцам создать, возможно, самую совершенную линию обороны, какую только знала долгая история человеческих войн. Казалось, защитники столицы не слышали о голоде и болезнях, сразивших их армию. Они будто не ведали ни о страшных потерях под Карском и Ловенгодом, ни о безнадежности их положения в целом, но если и знали, то это ничуть не уменьшало их решимости.

Именно эту коллективную непримиримость, граничащую со слабоумием, я винил в том, что меня подняли среди ночи и отправили выполнять секретную операцию. В том же, что я и мой отряд остались без необходимого обмундирования во время выполнения боевого задания, я винил глупость наших военачальников.

Внутренне, по крайней мере. Внешне командиры проявляли стойкость и не жаловались на промахи военного руководства даже тогда, когда эти просчеты грозили им смертью.

Рядовой Каролинус сомневался в своей правоте меньше других.

— Лейтенант, как можно ждать от нас выполнения ночного боевого задания, когда у нас нет даже маскировочной краски? — сердито спросил он, будто бы у меня имелось для него объяснение или под скаткой был припрятан бочонок краски.

Каролинус, выходец из Северного Руэнда, был рыжеволосым и розовощеким, типичным представителем той породы людей, предки которых три столетия назад наводнили Ваал и больше не покидали его. Коренастый и крепкий, как уголь, что добывают в шахтах на его родине, Каролинус был так же склонен к жалобам, как и к лидерству. По правде говоря, он был постоянным источником раздражения, но после отправки домой негодного к службе Адольфуса я считал руэндца единственным человеком, способным принять командование в случае, если меня сразила бы шальная стрела.

— Лейтенант, у дренцев глаза, как у сов. Нас изрешетят стрелами, если на нас не будет краски.

Я затянул покрепче ремни на своих кожаных доспехах, проверил, чтобы оружие было на месте, и траншейный нож висел сбоку.

— От тебя, рядовой, не ждут ничего. Но я приказываю тебе заткнуть свой вонючий рот и шевелить задницей, потому что через четверть часа ты полезешь на стену хоть нагишом, хоть измазанный сажей. И можешь не беспокоиться о противнике, насколько я слышал, они стреляют только в мужчин.

Отряд рассмеялся, и даже Каролинус скривился в ухмылке, но их веселье, и мое тоже, было притворным. И дело не только в отсутствии маскировочной краски — я даже не знал сам, что нам предстоит, когда сорок минут назад адъютант главнокомандующего грубо поднял меня с постели и велел собрать команду из лучших бойцов и доложить майору.