– Причем, похоже, возникли они в несколько приемов, – добавила патологоанатом.

– Как будто ее душили, отпускали и снова душили? – уточнил Мэддокс. – Вроде эротического удушения или контроля дыхания для сексуального возбуждения?

– Возможно, – согласилась О’Хейган. – Наличие петехий не доказывает удушения, а их отсутствие не свидетельствует о том, что удушения не было: это просто маркер избыточного давления в венах головного мозга. Но в восьмидесяти пяти процентах случаев удушения руками присутствуют точечные кровоизлияния в глазных яблоках. Для этого всего-то нужно тридцать секунд непрерывного давления.

Она передвинула лампу и осмотрела второй глаз.

– При пережатии сонных артерий резкое прекращение поступления крови к мозгу и накопление углекислого газа может привести к ощущениям головокружения и удовольствия, усиливающих чувственность. В сочетании с оргазмом этот «кайф», как уверяют, производит не менее мощный эффект, чем кокаин, и тоже вызывает зависимость.

Крещендо виолончели резко сменилось вкрадчивым шепотом. Лаборанты расчесывали волосы неизвестной, вынимая морские водоросли и сор. Мелких беспозвоночных и посторонние частицы скрупулезно фиксировали и раскладывали в пакеты, документируя каждый фрагмент вещественных доказательств. Флора и фауна в волосах утопленницы помогут определить время с момента смерти и место, где неизвестная попала в воду и откуда, соответственно, ее принесло течением.

– Клок волос срезан, – вдруг сказал один из ассистентов. – Прямо по линии роста волос, в центре лба.

Мэддокс покосился на Лео. Оба помнили о срезанной пряди у Грейси Драммонд – об этом уже кричали все СМИ. Ассистенты О’Хейган сделали фотографию щетины на месте среза.

О’Хейган начала описывать шею покойницы.

– Веревка, удерживающая пленку у шеи, визуально не отличается от веревки, которой пленка перевязана ниже на теле. Узлы на вид тоже одинаковые. – Измерив длину свободного конца, О’Хейган добавила: – Три метра девяносто пять сантиметров от узла на горле.

– Похоже на полиэстеровый шнур. Должно быть, веревка трехпрядная, – тихо подсказал Мэддокс. – Распространенное морское снаряжение, можно найти где угодно. Недавно сам купил несколько метров такой. А узлы рифовые. Любой моряк, скалолаз, бойскаут и рыбак умеют вязать такие узлы.

– У тебя яхта? – поинтересовался Лео.

– Угу, – буркнул Мэддокс, пристально глядя, как О’Хейган переключилась на пластиковую пленку, ища внешние следы – волоски, фрагменты ткани. Вдруг она взяла пинцет и осторожно извлекла что-то крошечное из волокон веревки.

– Похоже, какие-то волосы застряли в одном из узлов и запутались в грубом плетении веревки. – Она снова опустила лупу и начала аккуратно извлекать и рассматривать улику. – Некоторые до двух сантиметров. Есть и светлые, и темно-каштановые. Один белый, жесткий. – О’Хейган помолчала. – Довольно много, но это не волосы, а шерсть животного. И шерсть, и подшерсток.

– Кошка, собака? – поторопил Лео.

– Это нам в лаборатории скажут, – отозвалась О’Хейган. – Шерсть состоит в основном из белка кератина. У каждого вида животных она характерной длины, цвета, формы, со своеобразной луковицей и микроскопическими особенностями, которые позволяют экспертам определять хозяина шерсти.

Волоски отправились по отдельности в бумажные конверты, которые надписывали лаборанты.

– Может помочь определить место преступления, – негромко сказал Мэддокс. – По-моему, на суше, потому что шерсть не морского обитателя.

Виолончель заиграла еле слышно, создавая подспудное напряжение в ожидании очередного крещендо. Шли минуты.

Мэддоксу стало жарко, несмотря на холод морга. Стальные инструменты звякали о раковину.

– На полиэтиленовой пленке имеются царапины и порывы, – сказала О’Хейган. – Возможно, это ее течением тащило по дну…

Повреждения были сфотографированы и записаны.

– Давайте-ка перевернем.

Лаборанты помогли О’Хейган перевернуть утопленницу в пластиковом коконе на живот.

– Борозды на затылке почти четыре сантиметра глубиной и отстоят друг от друга на девять сантиметров. – Из одной раны О’Хейган извлекла извивающуюся креветку, которая тоже отправилась в один из пакетов.

– Жрали ее мозг… Вот черт, – прошептал Лео.

Мэддокс глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, но тут же пожалел об этом – в нос ударили резкие запахи смерти и морга.

Снова защелкал фотоаппарат. О’Хейган диктовала данные визуального осмотра с головы до ног. Под пластиком были отчетливо заметны темно-фиолетовые следы.

– Трупные пятна? – предположил Лео.

– Или синяки, – сказала О’Хейган. – Узнаем, когда развернем.

Закончив с осмотром, она велела помощникам снова положить труп на спину.

– Стало быть, она участвовала в какой-нибудь эротической игре с удушением, и что-то пошло не так, – тихо сказал Лео. – Или же ее вполне традиционно задушили, а потом завернули в пленку и выбросили в воду. Течениями и приливом ее таскало по дну, наконец в теле образовались газы, она всплыла, попала под винты, снова пошла на дно и каким-то образом оказалась в канале, под мостом Джонсон-стрит…

– Может, подождем с версиями, пока не развернули пленку? – перебил Мэддокс.

Лео полоснул его взглядом, сжав рот в тонкую полоску.

– Так, давайте открывать, – распорядилась О’Хейган.

Струны виолончели стонали, сойдясь в яростной какофонии, становившейся все пронзительнее.

– Хоть бы она выключила эту дрянь, – пробормотал Лео, доставая новую жвачку. – Какой-то Йо-Йо Му, или Ма[3]… Всякий раз это дерьмо ставит.

О’Хейган аккуратно разрезала слои плотной мутной пленки, отгибая их один за другим, словно доставала куколку из кокона. Куколку, которая никогда не станет бабочкой… Кожа утопленницы была прозрачно-белой, с голубыми жилками, соски маленькие, темно-розовые. Через прокол в левом соске было вставлено золотое колечко.

– Удивительно хорошая сохранность, учитывая состояние лица, – отметила О’Хейган, обнажая плоский живот покойницы, согнутые руки которой были сложены одна поверх другой. Патологоанатом разрезала новую веревку и отогнула пленку.

Все сразу увидели татуировку, и в комнате стало очень тихо.

– Мать твою, – прошептал Лео, позабыв про отвращение к утопленникам и подавшись вперед.

Разъяренные змеи извивались внизу живота потерпевшей – змеи, росшие из головы Медузы горгоны. Открытая в крике пасть, усеянная заостренными зубами, приходилась прямо на бритый лобок, словно вагина – это пасть Медузы, и все, что вставят Медузе в «горло», будет сожрано заживо. О’Хейган остановилась и нахмурилась. У Мэддокса возникло нехорошее предчувствие.