— Я помешала? — Елизарова заметила ее взгляд и осеклась.

— Нет, конечно, — быстро ответил Никита. — Ты откуда так поздно?

— Опять трахалась, — сказала за нее Маша, как будто сообщила, что на завтрак — снова каша.

Ева нехорошо ухмыльнулась:

— А что, какие-то проблемы?

— От тебя Исаевым несет. Ты даже говорить стала его словами. Сколько у тебя отработок за несданные рефераты? Восемь или уже больше? — Маша искренне переживала на нее. Хотя не только за нее, если быть совсем честной.

— У тебя отработки за домашку? — вскинулся Верейский. — Какого хрена, Елизарова?

— Ну спасибо тебе, Челси, — ядовито произнесла Ева, — за то, что держишь язык за зубами.

Маша упрямо сжала губы. Иногда Елизарова становилась мерзкой до блевотины. У нее на висках и на лбу начали проступать синие жилки, как у девок с истощением.

— С каких пор ты скрываешь от меня свои штрафы? — с каменным лицом спросил Никита, поднимаясь на ноги.

— А вот как раз с тех пор, как с Исаевым шляться начала, — не сдержалась Маша. Она сама не могла понять, чего в ней больше — желания вернуть нормальную Еву или рассказать Верейскому, что Елизарова все свободное время проводит под Исаевым. Или на нем.

Маша скучала по нормальной Еве, ей не нравилась эта. С этой было скучно, она вела себя так, будто теперь знает о сексе больше всех, и Маша не знала, поржать над ней или сразу послать нахуй.

Верейский взял эту Елизарову за плечи и тряханул. Голова Евы мотнулась в сторону, она замерла и испуганно посмотрела на него. Никита редко вел себя так грубо.

— Я жду, Елизарова, отве…

Верейский не договорил, отпустил ее и согнулся пополам в очередном приступе кашля.

— Ник, что с тобой? — прошептала Елизарова своим прежним голосом, как будто не было этого сраного ноября. Этих холодных ладоней Верейского и синих прожилок под кожей Евы.

Маша почти перестала злиться из-за этого дурацкого прозвища, которым Верейского наградила Ева.

— Он больше недели такой, — ответила она за Никиту, помогая ему сесть. — А ты даже не заметила. Наебалась? Поздравляю. Иди дальше ебаться. Ну, иди, — и махнула в сторону спален.

На глаза Евы навернулись слезы. Маша испытала что-то вроде удовлетворения. Лучше быть честной сукой, чем безразличной, как Елизарова.

— Почему ты раньше не сказала? — сипло спросил Верейский, когда Ева свалила.

— А ты как будто сам не видел, — выплюнула она. — Просто ты так правдоподобно притворяешься, якобы тебе все равно, что в самом деле ничего не замечаешь. Вдобавок меня дурой считаешь. А я прекрасно знаю, что происходит.

— Ну, ты всегда все знаешь, — то ли с издевкой, то ли без сказал Никита.

— Стараешься не думать, что Исаев с ней делает? Тебе так легче?

— Ты опять со своей безумной теорией, что я влюблен в Елизарову?

Никита, наверное, уже забыл, что в больничном покое несколько недель назад практически сознался в этом.

— Слушай, Верейский, да люби ты кого хочешь, — фыркнула Маша. — Только член свой далеко не убирай.

За этими словами она прятала отчаяние. Ее жрал изнутри страх.

Представь, что будет, когда Верейский сломается, шептал внутренний голос. Ему, кажется, недолго осталось. И, как бы ни повернулось, костей он не соберет.

Либо он сам свихнется, либо Ева, распахнув глазищи от удивления, хвостом махнет, либо Исаев пришибет, когда узнает.

Елизарова ночь через две ночевала где-то с Исаевым и возвращалась под утро, уставшая и сытая. Что Исаев с ней творил, Маша уже не спрашивала, но предполагала, что он не теряет времени на разговоры. Тренировки он заканчивал ровно в назначенное время и махом выметался из раздевалки, поручая закрыть ее Верейскому, Вербину или Баженову.

Днем эти двое вели себя примерно как они с Никитой — садились за соседние парты, а не за одну, за обедом их разделяли Чернорецкий и Погодин, и в Высоты перед самым Новым годом Елизарова планировала идти с Машей. Словом, они не походили на дуру Маркову и Тимура Томина, которые не отлипали друг от друга.

В спальне Маша нерешительно подошла к своей кровати, но передумала и повернулась к Еве. Та сидела, обхватив колени руками, одетая, и пялилась в одну точку. Маша забралась к ней и села рядом, прислонившись спиной к стене.

— Елизарова, — тихо позвала она. — Не валяй дурака. Ну прости меня, что проговорилась, а. Это же Верейский, он поможет.

По лицу Евы побежали слезы.

— Ты чего ревешь? Я же говорила, что так будет, — с жаром зашептала Маша. — Ну понравился тебе член Исаева, с кем не бывает. Не можешь ты от него оторваться. Я знаю, что это такое, еще как знаю! Это нормально, остановиться сложно. Особенно с Исаевым. Он на тренировке как посмотрит — удавиться хочется, ну либо быстро выполнить то, что он требует. Ты думаешь, почему у меня отметки плохие? Потому что я трахаюсь. Учиться и трахаться одновременно сложно, у меня не получается. Трахайся на здоровье, Елизарова, но посмотри вокруг — мы все еще здесь. Даже дура Маркова здесь, вон она храпит.

Ева икнула и кое-как выдавила:

— Я… могу оторваться.

Маша не сразу поняла, что Елизарова имеет в виду, но потом беззвучно расхохоталась.

— Вот и оторвись. Никуда не денется твой Исаев. В крайнем случае, передернет пару раз. Ты-то сама натрахалась?

Ева неопределенно пожала плечами и вытерла слезы.

— На пару недель хватит, — прошептала она. — Я веду себя как сука, да?

Маша широко улыбнулась и протянула к ней руки, чтобы обнять.

— Какая уместная самокритика, — она хмыкнула. — Я по тебе скучала, Елизарова.

Глава 16. Верейский

Близился декабрь, и холод проникал не только в усадьбу. Он стелился по полу, взбирался по ногам и тыкал пальцем в самое сердце.

Кашель почти прошел, и Никита снова начал отвечать на поцелуи в коридорах. Девчонки восторженно щебетали, как они рады его выздоровлению, и ему казалось,