Освободившись от нападавших, Остапенко побежал вперёд. Он чувствовал, что Коля должен быть где-то поблизости.

– Коля! – крикнул Остапенко, рискуя оступиться на камнях. – Шорин!

«Ори… Ори… Ори…» – металось в темноте эхо, словно насмехаясь над ним.

Вперёди послышалась возня. Валентин посветил фонарем, сместившимся со своей оси и чудом не оторвавшимся при ударах, и увидел группу гиеномышей, возившихся ещё с одним плотом, который они пытались спустить на воду.

Валентин закричал и выстрелил. Одна тварь, поскуливая, отскочила во тьму.

Тут капитан понял, что они там делали. Раскинув в стороны руки-ноги, на плоту недвижно лежал Николай, и существа пытались переправить его через озеро. Вне себя от ярости Остапенко выстрелил ещё раз, но промахнулся, и автомат замолк – кончились патроны.

– Черт! – Валентин принялся судорожно нащупывать запасной магазин, и в это время гиеномыши бросились на него гурьбой.

Всё разворачивалось, словно в жутком сне. Не успев перезарядить «калашников», Остапенко принялся орудовать им как дубинкой. Положение осложнялось тем, что фонарь был прикреплен к автомату, и теперь луч его, мелькая, описывал замысловатые траектории и только изредка выхватывал из темноты омерзительные хари.

Впрочем, промахнуться было сложно – твари обступили Остапенко плотным кольцом, и кого-нибудь металлический приклад да «жаловал». Он вертелся юлой, раскидывая монстров, ломал им руки, выбивал мозги, отпихивал ногами, но они все прибывали и прибывали, и конца им, казалось, не будет.

Одна из гиеномышей снова вскочила ему на спину. Валентин попытался ее скинуть, но при этом отвлекся, и несколько узловатых лап выдернули из рук автомат. Тут же две или три твари прыгнули на него, и капитан, потеряв равновесие, упал прямо в воду. Один из монстров впился зубами в локоть, и Валентин чуть не взвыл от боли. Другой монстр укусил его прямо в шею, и неожиданно тело начало становиться вялым и непослушным.

«Живым не дамся», – мелькнула последняя мысль…

* * *

– Валентин! Валя!

Остапенко открыл глаза.

Он лежал на чем-то твердом, неудобном и холодном. Темно, тихо, болела нога, ломило руки и спину. Голова кружилась, а к горлу подступала тошнота.

Кто-то тряхнул его за плечо. Остапенко дёрнулся.

– Тихо ты, в воду упадешь!

Капитан напрягся, ничего не видя перед собой.

– Да это я, Николай! – повторил голос.

До щеки осторожно дотронулись.

– Николай? – просипел Остапенко.

– Ну, конечно!

– Что… произошло? Я ничего не вижу…

– Не знаю, Валя! Чертовщина какая-то! Я провалился там, в доме, когда хотел занять позицию. Покатился куда-то вниз, упал, башкой долбанулся и отключился. Голова до сих пор трещит…

Капитан приподнялся на локте – ну ни черта не видно, словно глаза выкололи!

– Очухался уже на плоту, – продолжал Шорин. – Смотрю – не один я тут! В смысле, не смотрю, а щупаю, конечно. Сначала перепугался, если честно, а потом посветил зажигалкой и понял – это же, черт подери, мой родной Бендер! – Николай помолчал, а потом вздохнул. – Плывем мы, Валя. А куда – шут его знает!

Странные события последних суток начали отрывками крутиться в сознании Остапенко.

– Эй, ты чего молчишь? – Шорин снова с опаской потряс капитана за плечо.

– Думаю я, – пробормотал Остапенко, собираясь с мыслями. – Где фонарь?

– Фонарь?.. – недоуменно переспросил Шорин и озадаченно засопел.

– Фонарь, оружие, вещмешок! Где это все? – Остапенко принялся осторожно шарить вокруг себя. Ничего из перечисленного не нашлось и в помине. Но, по крайней мере, гиеномыши униформу с них не сняли и карманы, видимо, не обыскивали – возможно, мозгов не хватило.

– Нет ничего, – сообщил Николай. – Когда я очнулся, ничего и не было.

Капитан нащупал край плота и дотронулся до воды – холодная. Поднеся мокрый палец к носу, он понюхал его, а потом лизнул. Вода как вода, чистая, без неприятных запахов. Плюнув на возможные инопланетные бактерии, он осторожно напился.

– Значит, мы плывем, – мрачно констатировал он, утолив жажду.

– Плывем, – подтвердил Шорин, – но я ничего не понимаю! Ты-то как здесь оказался?

Валентин рассказал напарнику о последних событиях. Поначалу Шорин пораженно молчал, а потом разразился проклятиями в адрес всех, кого только можно было.

– Успокойся, – скривился Остапенко. – Нам нужно думать, как выкрутиться из этой ситуации. Все могло кончиться гораздо хуже… Я вот только не понимаю, почему мы плывем!

– Река, – объяснил Николай, – мы в огромной пещере, по которой течет подземная река.

– Это понятно! Но почему эти монстры нас отпустили?

Шорин пожал плечами, но, сообразив, что в темноте его жест не виден, сказал:

– Не знаю, Бендер… Ты думаешь, они разумные?

– Смотря что считать разумностью, – протянул Остапенко, – но действовали они согласованно. Хотя и волчья стая нападает согласованно, пчелы и муравьи вместе работают, бобры плотины строят… А эти твари знали, что такое плот. Хотя, если честно, я сомневаюсь, что соорудили его именно они. Может, это дело рук тех, кто и город строил?

– Может быть, – с готовностью согласился Николай.

Валентин вздохнул. Голова по-прежнему кружилась – создавалось впечатление, что его накачали какими-то наркотиками.

– Значит, ты очнулся, когда мы уже плыли? – спросил он.

– Ага, где-то с полчаса назад. Все это время пытался привести тебя в чувство, но ты отрубился капитально.

Валентин потрогал окровавленный локоть. Клыки гиеномыши порвали кожу, но сухожилия не тронули. В общем-то, рана не казалась серьёзной.

– Они тебя кусали? – спросил он. – Ну болит где-нибудь? Как вообще самочувствие?

– Не спрашивай, – махнул рукой Шорин. – И мутит, и крутит всего, я даже проблевался немного. В воду, конечно… У меня на шее рана. Наверное, я ее получил, когда неудачно упал – в темноте-то не разберешь, а аптечки нет.

– Знаешь, я думаю, что у этих тварей отравленная слюна!

– Отравленная?

– Или обладающая сонным действием. Они нас не тронули, только попытались усыпить. Но мы живы, кровь у нас никто не высосал…

– И мы плывем по подземной реке, – докончил Николай.

– А ты с чего вообще взял, что мы плывем, а не просто дрейфуем в метре от берега?

– Хм… – Николай задумался. – Ну, это же чувствуется… Причем течение становится все сильнее. Кстати, слышишь: журчит!

Валентин недоверчиво уставился в темноту и снова опустил руку в воду.