Так и сказал ему после выключения двигателей. Потом, правда, немного на землю-то приопустил, об ошибках рассказал. Чтобы не зазнавался. А так, действительно, хорошо. Опыта именно на посадке ещё, конечно, не хватает, но это дело наживное. Полетаем, научится. Главное, «землю видит», а, значит, скоро ещё одним лётчиком будет больше, а мне хлопот поменьше.

На лётном поле никого, кроме часовых. Пусто. Школа в такую рань только просыпается. А мы только собираемся спать ложиться. Отдыхать ведь тоже нужно. Самолёт закатывать под крышу не стали – так и оставили на стоянке рядом с ангарами. Двери в кабину закрыли, опечатали и под охрану сдали.

Маяковский только сразу отпросился в город. Ему же срочно на телеграф нужно – отправить в столичные издательства свои статьи и снимки! Да и пусть идёт. Только предупредил его об отсутствии у нас командировочных предписаний и разрешения на выход в город. Ну никто не озаботился о нужных нам бумагах перед вылетом. Забегались все, закрутились, да и не до бумажной бюрократии в тех условиях было. Скорее всего, начальство подумало: «Мол, царя везут. Зачем им предписание?» А более всего – просто некому было об этом позаботиться.

Поэт и художник в одном лице головой покивал – мол, принял к сведению и умотал в город. А мы в своём ангаре устроились на отдых.

Вот только отдыха у меня не получилось. Разбудили через час, как только народ в гарнизоне проснулся и на лётном поле наш самолёт увидел. Ну и начались расспросы. Слухи-то о выигранном сражении на Босфоре уже вовсю гуляют. А потом и приехавшему из города руководству школы пришлось подробно рассказывать о недавних событиях. Какой уж тут может быть сон и отдых.

А ещё через час из комендатуры города позвонили. Уточнили информацию о Маяковском – служит ли у нас такой господин? Пришлось ехать в город, вызволять несчастного поэта из-под ареста. Срываться сразу после звонка и торопиться не стал – перед поездкой выправил нужные бумаги в канцелярии школы. В этом вопросе местное начальство пошло навстречу. А что Маяковский лишние пару-тройку часов под замком побудет, так ему полезно в камере комендатуры посидеть. Сумел попасться, сумей и ответить.

Вечером, ближе к ужину, за нами приехал автомобиль. Забрал меня, помощника и штурмана – увёз в Ливадию, во дворец. Понятно, зачем. Если бы одного меня, то для разговора, а если в компании – явно награждать за что-то будут. Наверное, за то, что целыми и здоровыми долетели…

Кроме императорской семьи в этом мероприятии приняли участие и Николай Николаевич, и офицеры Генштаба. Все те, кто прилетел со мной.

Повысили в звании нас троих сразу же, а вот наградить обещали позже, вместе со всеми. Удивился про себя, почему это повысили только нас, а остальные что? Не заслужили? Ладно, посмотрим, разберёмся.

Тут же, чтобы мы особо не расслаблялись, нас озадачили завтрашним вылетом в Ставку. Наступление на австрийском и немецком фронтах продолжается.

А потом меня тихонечко отделили от остальных и увели внутрь дворца, в рабочий кабинет императора, где он и начал в присутствии Александры Фёдоровны выспрашивать подробно обо всём мною виденном в последнее время. Ну, работа по противнику, атака на «Гебен», на турецкие батареи и, конечно же, о настроении людей, об их отношении ко всему происходящему. Поинтересовались о новых «предсказаниях», как же без этого-то. Не удержалась чета. Интересовалась, к слову, императрица, император лишь поморщился, но смолчал. Хотя всем нам было понятно, что поморщился только для приличия, а самому-то ему тоже интересно.

Нового ничего в ответ не сказал. Да и не знаю я ничего нового. Оно же как вспышка в голове – раз и что-то вспомнилось. То, что на глаза попалось в этот момент или о чём разговор зашёл. Но чем дольше я здесь нахожусь, тем всё реже и реже возникают подобные «воспоминания» в моём сознании.

Вот и сейчас повторил свои давние слова, не стал сдерживаться. О предательстве правительства и высшего генералитета, кое-кого из которых почему-то после моих прошлых «предсказаний» всё равно назначили фронтами командовать. Ну и до чего докомандовались они? Завязнувшее наступление, нерешительность действий, и, как результат, лишние и неоправданные людские потери в войсках. Напомнил и о всё возрастающей политической активности англичан и американцев и не отстающих от них французов, особенно в свете побед русского оружия на Босфоре. Не говоря уже о нашем удачном наступлении на севере и юге. А поход терских казаков на Анкару после взятия Зонгулдака? Нет, не смогут наши союзники стерпеть подобного успеха. Скоро начнут нам козни строить в виде какой-нибудь цветной революции… Красной…

Ответа не дождался, да и не ждал я его. А разговаривал так, потому что мог себе позволить. Границу в выражениях, само собой, не переступал, но и особо в разговоре не стеснялся. Если бы не присутствие государыни, я бы ещё более не постеснялся – высказал бы всё как есть. Но и одной голой критикой решил не отделываться. Нужно было и ложку мёда шмякнуть в бочку дёгтя. Поведение императора в последнее время позволило несколько сгладить напряжённость в обществе, а появление его в Константинополе явно изменило отношение к нему простого народа. Но это здесь. Газетчики, конечно, осветят это появление подробно, но этого мало. Теперь бы для закрепления успеха ему было бы хорошо объявиться на Кавказском фронте, особенно в свете предстоящего наступления, да и на Северном не помешало бы.

Александра Фёдоровна высказала желание принять личное участие в работе госпиталей. Недаром же она с дочерьми заканчивала соответствующие курсы. Кое-как отговорил её от этой затеи. Надеюсь, что отговорил. Хотя она дама упорная, одним разговором вряд ли что можно сделать. Всё равно общественного мнения этот самоотверженный поступок не изменит. Если есть уж такое желание, то можно и в Севастопольском госпитале устроиться. Наверняка сейчас начнётся поступление раненых из-под Константинополя.

А дальше всё, ничего более не сказал, отговорился напряжённой работой в последнее время, мол, не до «предсказаний» мне было. На том и был отправлен прочь. Не знаю, поможет ли Николаю этот разговор или не поможет – очень уж он мягок и слишком доверяет своему ближайшему окружению. Так и сказал на прощание. На удивление, император в ответ промолчал, и императрица ничего не сказала. Уже выходя, перед самыми дверями остановился, развернулся и испросил позволения вернуться в Константинополь. Всё-таки я военный лётчик и моё место на фронте.

— А как же ваша рекомендация мне лично в самом ближайшем времени появиться на Кавказском фронте? И на Северном? — развернулся в мою сторону Николай. — Предлагаете добираться до места морем? Или поездом? И времени моего не жалко?

— Жалко, ваше императорское величество. Но ведь уже который день сидим без дела? Если бы не полёт в Ставку, то вообще бы не понял, зачем я здесь.

— А моего приказа вам мало?

— В любом приказе должен быть смысл. А здесь я его не вижу. Вот на фронте от меня был бы смысл…

Что-то я погорячился. Забылся. Не с товарищами ведь разговариваю. Только поздно уже, слова вылетели.

— Завтра, — Николай быстро переглянулся с супругой и повторил. — Завтра с утра готовьтесь к перелёту. Летите в Ставку с великим князем Николаем Николаевичем. Отвозите его и возвращаетесь сюда, за мной. Сначала посетим, как вы рекомендуете, Кавказский фронт, а уже от Юденича отправимся на Северный. Затем отвезёте меня в столицу и дальше можете возвращаться в Константинополь…