– Нет, я не поэт, – ответил я ему, – хотя жизненный опыт, возможно, заставит меня в будущем стать поэтом. Или писателем, поскольку что-либо сочинять я буду определенно.

– За двадцать лет вы накопили большой жизненный опыт?

– А вы разве его не накопили? Ведь вам, насколько я знаю, тоже около двадцати.

– Двадцать один, – ответил он мне, – почти что двадцать один, до дня рождения осталось всего лишь два месяца.

– Вы старше меня на два курса, и, следовательно, жизненного опыта у вас должно быть больше.

– В институте невозможно набраться жизненного опыта, здесь необходимо постоянно зубрить, сидя в библиотеке в окружении студенток, которые непрерывно хихикают, глядя на тебя, и все ожидают, что ты обратишь на одну из них свое внимание. Для жизненного опыта необходимо путешествовать по стране с котомкой за плечами, как Горький, и набираться ума – разума.

– А я, так очень рад, что закончил свои скитания по стране, и поступил в институт, для меня это хоть какая-то передышка на моем жизненном пути. Впрочем, мне очень странно, что вы так охотно со мной разговариваете. Насколько я помню, вчера вы все трое игнорировали меня, и устраивали демонстрации, показывая, насколько я вам неинтересен.

– Так поступают со всеми первокурсниками, – ответил Вениамин, – это нечто вроде традиции, я сам вынужден против воли в этом участвовать, и со своей стороны прошу меня извинить.

– Мне все равно, извинять вас, или не извинять, – возразил я ему, – поскольку я привык к подобным демонстрациям уже давно, и ничем особенным вы меня не удивили. Чтобы меня удивить, требуется кое – что посерьезней.

– И все же еще раз извините меня за вчерашнее, – опять попросил он, – поскольку я не хотел вас обидеть. Это все Василий, который считает себя великим энциклопедистом, и свысока смотрит на всех остальных, а также Леонид, который вообще не смотрит ни на кого, кроме своих женщин.

– А вы разве на женщин не смотрите, у нас в институте их особенно много?

– Мне нет смысла смотреть на женщин, поскольку с ними связано будущее, связаны влюбленность, семья и продолжение рода, а у меня нет никакого будущего.

– У вас нет никакого будущего, но почему?

– Потому что я решил покончить с собой, решил уже давно, и только лишь жду подходящего момента, когда бы я мог это сделать.

– Вы решили покончить с собой, и вы так спокойно говорите об этом незнакомому человеку?

– Об этом как раз и следует говорить незнакомому человеку, об этом со знакомым не поговоришь.

– Да, пожалуй, вы правы, об этом со знакомым не поговоришь. И все же, почему вы выбрали именно меня для своего признания?

– Именно потому, что вы человек здесь новый, и для меня совершенно незнакомый. И, кроме того, по моим наблюдениям, человек скрытный, и во многом независимый. Ведь согласитесь, не с энциклопедистом же Василием мне об этом говорить, и не с ловеласом Леонидом. Они или поднимут меня на смех, или объявят сумасшедшим. А мне надо выговориться, надо излить кому-нибудь свою душу, иначе я могу элементарно сойти с ума.

– А может быть, это был бы для вас неплохой выход?

– Сойти с ума? Нет, что вы, лучше все же покончить с собой, в этом больше мужественности, а в сумасшествии одни мучения и презрение окружающих.

– Но самоубийц ведь тоже осуждают, а некоторые даже и презирают.

– Пусть так, но все же самоубийство быстро заканчивается, и человек не должен мучиться, сидя в сумасшедшем доме, кушая чайной ложечкой манную кашку, которую подает ему медсестра, и получая уколы, от которых становится еще более сумасшедшим!

– Вы так хорошо знаете порядки, царящие в сумасшедших домах?

– К сожалению, да, поскольку несколько лет назад я находился в одном из них!

– Несколько лет назад вы находились в сумасшедшем доме?

– Да, после того, как решил покончить с собой. Я учился тогда в последнем классе своей школы, и решил отравиться газом. У нас в доме была плита с газовым баллоном, который я отсоединил, и стал через резиновый шланг дышать газом. Но, к сожалению, из этого ничего не получилось, я не смог отравиться, только испортил себе легкие, и лишь по счастливой случайности не взорвал нашу квартиру.

– И вас за это упекли в сумасшедший дом?

– Да, в лечебницу для душевнобольных, поскольку посчитали, что я сумасшедший.

– А вы действительно были сумасшедшим?

– Нет, что вы, я был совершенно нормальным, и учился в школе исключительно на пятерки. Точно так же, кстати, я учусь и здесь, в институте.

– Тогда почему же вы решили покончить с собой?

– Я точно не знаю, все у меня в жизни складывалось как будто удачно, я, как уже говорил, был круглым отличником, да и вниманием девушек тоже не был обижен. И все же было во мне нечто, какое-то потайное глубинное чувство, какая-то червоточинка в глубине моей души, которая постоянно мучила и преследовала меня.

– Вас преследовала и мучила какая-то червоточинка в глубине вашей души?

– Да, в глубине моей бессмертной души, если верить тому, что душа наша бессмертна.

– Я тоже склоняюсь к тому, что душа наша бессмертна, хотя все вокруг и уверяют в обратном. Но лично мне не хочется распадаться на атомы и молекулы, мне хочется просто заснуть, хочется забыться, как пишет Лермонтов в своем стихотворении «Выхожу один я на дорогу». Мне так же, как и ему, хотелось бы после смерти, которая бы оказалась просто глубоким сном, проснуться в каком-то ином мире, поскольку этот мир меня совершенно не устраивает!

– Вы говорите прямо моими словами, – вскочил с постели Вениамин, и повернул ко мне свое бледное, покрытое крупным потом, лицо, – потому что я думаю точно так же. Та червоточинка в глубине моей бессмертной души, о которой я вам говорил, была как раз недовольством против всего, что меня окружало. Недовольством этим миром, который меня совершенно не устраивал с самого раннего детства, которое внешне было у меня радужным и счастливым. Именно из-за этого недовольства, из-за того, что окружающий мир меня не устраивал, я и делал постоянные попытки самоубийства!

– Ваше признание так необычно, – волнуясь, ибо сдерживался уже из последних сил, сказал я ему, – поскольку во многом похоже на то, что происходило в жизни со мной!

– В вашей жизни происходило нечто подобное?

– Не совсем, ибо у меня не было счастливого детства, во всяком случае, такого, как у вас, если, конечно, верить вашим словам. Впрочем, о своем детстве мне не хочется говорить, и я говорить о нем не буду. Хочу лишь сказать, что я тоже пришел к мысли о необходимости самоубийства, но только не с того конца, с которого пришли вы.

– Вы пришли к мысли о необходимости самоубийства не с того конца, с которого пришел я?

– Да, вы пришли к самоубийству от своего счастья, а я пришел от своего несчастья, ибо ничего счастливого у меня в жизни не было. Но я тоже пришел к мысли о самоубийстве, и только лишь всеми силами сдерживал себя, одновременно страшась смерти, и испытывая невыразимую сладость от того, что она так близка и так возможна.