Как уже говорилось, Григорий Орлов был масоном. Несколько слов об этой таинственной организации. Масоны, или вольные каменщики, возникли «на базе» средневековой гильдии каменщиков, строителей готических соборов. Эти гильдии имели много профессиональных секретов, поэтому приём в гильдию был обставлен тайным ритуалом. В начале XVIII века (а может быть, и раньше) клубная английская знать организовала своё тайное общество, использовав ритуалы и символику старинных гильдий. Отсюда мастерок, циркуль, откос, фартуки и прочее. Общество было строго секретным, задача его — объединение во имя делания добра, а также обретения смысла жизни и поиск некоей тайны, которую знал Адам и даже, кажется, передал её людям, но они её по ходу истории разбазарили и забыли. Именно строгая таинственность масонов раздражала и беспокоила обывателя: поди пойми, чем они там заняты за высоким забором.

Русское петербургское масонство (о Москве особый разговор) было данью моде, попыткой объединиться с Западом. Последнее со временем и привело в России к запрету масонства. Находящееся за границей главное начальство вольных каменщиков поддавалось соблазну влиять через масонов на русские политические дела.

Главой петербургских масонов — Великим Провинциальным мастером — был Иван Перфильевич Елагин, член дворцовой канцелярии, историк, поэт, управляющий театрами и друг императрицы. Главное времяпрепровождение масонов в своих ложах было занято обязательными обедами, песнопениями, сбором денег в пользу бедных и ритуальной игрой во время приёма в ложу новых членов. Екатерина запретила масонство, Александр I его вновь разрешил. Министр полиции в отчёте писал: «Система их ничего осудительного в себе не заключает, бумаги их состоят из одних обрядов и церемониалов, ученья в них мало, а предмету никакого, в чём сами начальники согласуются». Там же, кстати, отмечено: «В похвалу сих братств сказать должно, что они делают много благодеяний, посещают тюрьмы, помогают бедным и прочее…»

Ничего нет удивительного, что Григорий Орлов стал масоном. Это говорит только, что он был человеком думающим, смысл бытия его тоже интересовал, масонские «мальчишники», где собирались, пели и говорили о высоком, видимо, вполне соответствовали его романтической душе.

При всём при том, по сведениям самой Екатерины, Григорий Григорьевич был подвержен меланхолии, говоря нашим языком — депрессиям. «Наш гатчинский помещик хандрит», — пишет Екатерина. Орлов действительно часто скрывался от шумного света в Гатчине. Когда-то здесь была мыза, которую Пётр I вместе с окрестными деревнями подарил сестре — Наталье Алексеевне. После смерти царевны гатчинское поселение, мыза и земли при нём были выкуплены казной, а после вступления на трон Екатерина подарила усадьбу вместе с Ропшей, охотничьими угодьями и сорока пятью тысячами душ государственных крестьян Григорию Орлову. Очень модный в те времена архитектор Ринальди построил там великолепный замок. Орлов любил Гатчину, он благоустроил парк по английскому образцу, украсил его беломраморной колонной, увенчанной орлом, колонну подарила ему Екатерина, а на берегу Серебряного озера построил грот. Н. Синдаловский пишет: «Чисто декоративное парковое сооружение на самом деле представляет собой выход из подземной галереи, которую соорудил Григорий Орлов между дворцом и озером, будто бы для того, чтобы не оказаться застигнутым врасплох в случае неожиданной опасности». Если это не легенда, то стоит поразмыслить, чего боялся царский любимец? Зная характер императрицы, он не мог ждать опасности с её стороны. Но Екатерина сама всю жизнь боялась потерять трон, наверное, чувство это передалось и её любимцу.

После смерти Орлова императрица выкупила Гатчину у его наследников и подарила сыну Павлу Петровичу, чтоб жил он подальше от Петербурга.

«Гатчинский помещик хандрит» — это, значит, у него плохое настроение, белый свет ему не мил и развеселить его ничем нельзя. Сейчас депрессию лечат, но это длительный терапевтический процесс. Через много лет, когда вдруг один из придворных сошёл с ума, Екатерина пожаловалась секретарю: «О, я знаю, что это такое! В своё время я с этим сильно намучилась». Она имела в виду Григория Орлова.

Но всё это потом, а пока наш герой молод и полон сил. Предоставим слово самой императрице. Вот что она пишет некоей госпоже Бельке, подруге матери, с которой она переписывалась всю жизнь. Письмо написано накануне заключения мира с турками. «Мои ангелы мира, думаю, находятся теперь лицом к лицу с этими дрянными турецкими бородачами. Григорий Орлов, который без преувеличения самый красивый человек своего времени, должен казаться действительно ангелом перед этим мужичьём; у него свита блестящая и отборная; и мой посол не презирает великолепия и блеска. Я готова, однако, биться об заклад, что он наружностью своею уничтожает всех окружающих. Это удивительный человек; природа была к нему необыкновенно щедра относительно наружности, ума, сердца, души. Во всём этом у него нет ничего приобретённого, всё природное, и, что очень важно, всё хорошо; но госпожа натура также его и избаловала, потому что прилежно чем-нибудь заняться для него труднее всего, и до тридцати лет ничего не могло его к этому принудить. А между тем удивительно, сколько он знает; и его природная острота простирается так далеко, что слыша о каком-нибудь предмете в первый раз, он в минуту подмечает сильную и слабую его сторону и далеко оставляет за собой того, кто сообщил ему об этом предмете». Это письмо написано в апреле 1772 года накануне отъезда Орлова в Фокшаны, но об этом я расскажу позднее. Согласимся с императрицей: сколько бы мы ни искали в Григории Григорьевиче положительных черт, как бы ни расписывали его заслуги, надо сознаться, что он был бездельником, но это никогда не считалось в России большим грехом.

Первое государственное дело, которое императрица поручила Григорию Орлову, касалось переселения иностранцев на территорию России. Дело в том, что заводские (и не только заводские) крестьяне бунтовали из-за тяжёлых условий труда и скотской жизни, их приходилось усмирять, используя для этого даже пушки. В Сенате был поставлен вопрос: «А нельзя ли заменить приписанных к заводам крестьян вольнонаёмными рабочими?» Все согласились — хорошо бы, но где их взять? Размеры государства огромны, но плохо населены. По переписи в России живёт около 40 миллионов человек, из них на Сибирь если приходится один миллион, то хорошо, а может, и того меньше. А ведь в перенаселённой Европе много народу, который просит позволения переселиться в Россию.

Императрица загорелась этой идеей, и в декабре 1762 года был издан манифест о переселении в Россию иностранцев, а 22 июля 1763 года была учреждена «Канцелярия опекунства иностранных» и президентом её был назначен генерал-адъютант и действительный камергер Григорий Орлов. Теперь речь шла не столько о заводских крестьянах, сколько о создании в России иностранных колоний и в западных землях — надо увеличивать численность народа в России!

Орлов с энтузиазмом взялся за дело. Всё хотелось обновить, улучшить, уже приходили в голову мысли о реформах в своих собственных прибалтийских землях. Он отправил вербовщиков за границу. Приехав а Россию, иностранные переселенцы должны были явиться в канцелярию Орлова и заявить, куда они хотят записаться — в купцы, мещане, в цеховые или селиться на свободных и выгодных для хлебопашества землях. Переселенцам давалось денежное вспоможение, им предоставлялось право соблюдать свою веру, но ни в коем случае не склонять к своему вероисповеданию живущих в России христиан. Был предложен проект «О поселении в Оренбургской губернии на пустой земле иностранных народов».