Наконец Войтек и графиня оказались между лагерем и отрядом татар. Они гнали лошадей к обозу, стараясь поскорее соединиться с казаками из охраны, которые уже бросились им навстречу.

Но значительно ближе их были несколько татар, которые, обогнув возвышенность, прошли по ближнему склону между двумя холмами. Заметив девушку, передний татарин привстал и, размахивая луком, закричал:

— Ясыр! Золотой ясыр! — скалился он. — Не стреляй! — остановил он спутника. — Не надо арканить! Золотой ясыр!

Пригнувшись к гриве коня, Диана выхватила из колчана стрелу, вставила ее в лук и, выждав еще несколько секунд, когда мчавшийся наперерез татарин уже буквально дотягивался до узды ее лошади, вонзила ему стрелу прямо в горло. И пока он падал с коня, парнишка храбро вогнал копье в бок второго, несколько подрастерявшегося воина, обличьем своим вовсе не похожего на татарина.

— Кто научил ее так стрелять?! — прокричал Сирко, ведя за собой еще одну группу казаков и гусар.

— Я же говорил: почти год ее обучал всем премудростям войны этот литовский татарин! — ответил ротмистр, показывая клинком на вырвавшегося вперед слугу графини.

Кара-Батыр уже был рядом с госпожой. На полном скаку он сбил стрелой татарина, который бросился с саблей на копье Войтека. Придержав коня, графиня послала стрелу в ближайшего преследователя, но на этот раз промахнулась, потеряв к тому же драгоценное время. И уже не видела, как Войтек сумел прикрыть ее своим телом в то последнее мгновение, когда он еще успевал принять предназначенную ей стрелу.

— Спасайтесь, ясновельможная! — прокричал он, приподнимаясь на коне и изгибаясь под мучительной тяжестью расколовшей его спину стрелы. — Спасайтесь! Пусть хранит вас Господь!..

Стрелявший в нее татарин уже рядом. Еще мгновение — и он дотянется до ее плеча острием клинка. И вот тогда, не оборачиваясь, как бы из-под руки, графиня стреляет из пистолета прямо в запененную морду его коня. Отброшенный выстрелом и болью, конь вздыбился, отплясал на задних ногах предсмертную лошадиную пляску и вместе со всадником завалился набок.

А еще через мгновение добрый десяток казаков и гусар окружили графиню и, прикрывая ее своими телами, отстреливаясь из луков и пистолей от появившегося на склонах возвышенности основного отряда кайсаков, помогли отойти к руинам, под защиту таборного ограждения из повозок.

Поняв, что они наткнулись на хорошо охраняемый обоз, кайсаки из передового отряда скрылись за возвышенностью и подарили казакам и гусарам еще несколько минут для подготовки лагеря к обороне.

— Отведи графиню вон к тем камням, в центр табора! — приказал полковник Гурану. — И пусть спрячется! Пока кайсаки видят графиню, они будут стремиться к ней как к самому ценному трофею.

Когда, держа шляпу на изгибе правой руки, перед Мазарини предстал гонец, его лицо показалось кардиналу знакомым.

— Осмелюсь представиться, ваша светлость: лейтенант роты королевских мушкетеров граф д'Артаньян, по личному приказу главнокомандующего принца де Конде. С посланием от его светлости.

— А, это вы… — с нескрываемым разочарованием произнес Мазарини и, с сожалением взглянув на источающий тепло камин, подошел к широкому массивному столу из орехового дерева.

— Мне докладывали, что под стенами Дюнкерка погибло много наших храбрых мушкетеров…

— Это правда, ваше высокопреосвященство.

— К счастью, вы, оказывается, живы.

Мазарини взглянул на висящую напротив картину: залитый жарким летним солнцем залив у мыса Изола-делле-Корренти, неподалеку от городка Пакино на Сицилии. Вид этого южного пейзажа, возвращавшего в один из прекраснейших уголков родного острова, иногда согревал кардинала больше, чем пламя камина.

— Как видите, жив. О чем король Испании и его генералы весьма и весьма сожалеют, — вежливо отзвенел шпорами д'Артаньян, едва заметно склонив голову.

— Боюсь, что не только они, — как бы про себя уточнил кардинал. — Так что же решил поведать нам доблестный полководец?

— Главнокомандующий приказал сообщить вам и ее величеству королеве, что у стен Дюнкерка вновь появилась испанская эскадра с войсками и оружием на борту. Все крепости, занятые испанцами на севере Франции и во Фландрии, спешно укрепляются ими артиллерией, а гарнизоны пополняются войсками.

— Все это оч-чень интересно, — мрачно проговорил Мазарини. — Королеву Франции и правительство ее величества ваше сообщение приведет в неописуемый восторг.

— А также он просит сообщить, что наши войска понесли большие потери.

Мазарини устало посмотрел на мушкетера. Он мог бы и не выслушивать всего этого, ибо то же самое недавно слышал из уст генерала де Колена. Но, с другой стороны, первый министр не мог не принять и не выслушать офицера, направленного ему самим принцем де Конде. Это было бы слишком вызывающе.

— Опять большие потери, — прокряхтев, опустился он в довольно жесткое рабочее кресло. — И это — не овладев ни одной крепостью, не освободив от испанских идальго ни одного дюйма французской территории… Так они и воюют — наши хваленые гвардейцы и лихие королевские мушкетеры.

— Увы, гвардейцев и мушкетеров осталось так мало, ваша светлость, что не стоит огорчаться. А войско, набранное в провансальских и шампанских деревнях да в местечках Нормандии, вызывает у нас, офицеров, лишь горькие улыбки. Было бы странно, если бы, имея таких новобранцев, мы сумели бы взять хоть какую-нибудь полуразрушенную крепость.

— Но-но, лейтенант. Развязность мушкетеров общеизвестна, тем не менее… Что там у вас еще?

— Прошу прощения, ваша светлость. Но это и мнение командующего. Принц де Конде просит вашу светлость настоятельно потребовать от военного министра новых подкреплений. Без них армия вряд ли сможет продержаться до конца летней кампании.

— Подкреплений, оружия, фуража… Впрочем, чего еще можно ожидать от такой армии? — задумчиво проговорил кардинал, давая понять, что хотя он и не одобряет рассуждений лейтенанта, однако вполне согласен с его пониманием того, в каком положении оказались сейчас войска принца.

— И еще он убедительно просил добиться приема на королевскую службу хотя бы двух-трех полков иностранных наемников.

— Имеющих достаточный военный опыт, — кивал Мазарини.

— Именно так.

Несколько секунд Мазарини молча просматривал лежащие у него на столе свитки бумаг, словно полки наемников могли появиться от росчерка его пера, потом удивленно уставился на д'Артаньяна.

— Однако я не вижу самого донесения.

— Его светлость принц де Конде велел передать все это на словах. В пути гонцов подстерегают испанские разъезды.

— Дело дошло до вражеских разъездов в наших тылах?

— Предосторожность, ваше высокопреосвященство.