— С мамой в клинику ездили. Операция ей нужна.

— Ах ты, чёрт задери! Кругом одни операции. Моей тоже нужна. А где денег взять?

— В кредит влезу. Сами понимаете…

Оба помолчали, обдумывая житейские тяготы.

— Хорошая ты девчонка, Линок, — начал издалека Батанов, — но…

Алина вздёрнулась, насторожилась. О чём это он? Помолчали. Батанов ждал, что Кузина возмутится, выразит своё отношение к его словам, но она молчала. И не потому, что боялась начальника, а просто задумалась. Она догадывалась о сути претензий, только пусть Батанов выскажется первым.

— С тобой непросто, ты какая-то идеалистка.

— А что в этом плохого? — возразила Алина. — Наоборот, я горжусь своими принципами.

— Да, ты принципиальная, слов нет до чего принципиальная, но у нас жёсткий мужской мир.

— Я сама выбрала этот мир. И я докажу своё право на него.

Алина подскочила к Батанову, забыв, что он сидит в полутёмном углу. Он не видит её лица. Он вообще ничего не видит в этой жизни.

— Пока ты доказываешь, другие могли бы существовать в нём, имея на то полное право без доказательств. Так что один — ноль в мою пользу.

— Пусть ноль! Зато мой.

Алина не ожидала подобной жестокости от Константина Петровича. Расслабилась, поверив в его ласку и приветливость, а он вон какой, оказывается. Хитрый и себе на уме.

— Ты много суетишься. И всё без толку. Лучше расскажи, как сходила в разведку, что полезного наработала?

Алина густо покраснела. Рассказывать было нечего. Поход в преступный мир не состоялся. Лучше не вспоминать.

— Молчишь? То-то же, — укорил Константин Петрович, — ребята рассказали, как ты сидела, едва живая от страха. Кого испугалась? Себя или людей?

— Людей, — выдавила Алина, — людей.

— А почему?

Кузина начала выстраивать воспоминания по пунктам. Пришла, села за столик и затряслась от страха, хотя перед этим чувствовала себя вполне сильной и мужественной.

— Молчишь? Сказать нечего? Если бы не кадровая политика Главка, я бы тебя в три шеи гнал подальше от нашего отдела. Такие как ты, мешают нашему общему делу. Занимают чужое место, лезут, куда не просят, и вообще являются вредоносными существами. А почему?

— Почему? — вопрос Алины прозвучал, как издевательство, словно она решила приколоться над начальством.

— Потому что ты не нашла себя! Не нашла. Да ты и не искала. И твоё место где-то потерялось. Надо его найти.

Константин Петрович встал и, покружив по кабинету, уселся за свой стол. Издали он казался синим упырём. Зловещие блики заплясали на его усталом лице. Алина вздрогнула. Нарочно пугает, нарочно. Батанов хочет доказать, что все старания Алины напрасны. Ей никогда не засветит звезда в уголовном розыске. Ни на погонах, ни на судьбе.

— Вы не имеете права! — пискнула Кузина, пытаясь выпрямиться во весь рост.

— Это ты не имеешь права получать зарплату ни за что! У тебя нет оперативных показателей. Ты — ноль в уголовном розыске. Из-за тебя ребята потеряли время. А всё потому, что ты испугалась, видите ли.

Батанов замолчал. Наступившая тишина разрушительно действовала на психику. В висках оглушающе бился пульс, неровный и прерывистый, в голове перекатывались игольчатые шары. Алина стояла как на площади. Она в центре, а по бокам бушующая толпа, разъярённая и исступлённая; ещё мгновение — и кричащая масса разорвёт на куски.

— Ты слишком чувствительная, Алина. А для нашей работы это качество не подходит, — грустно поведал Батанов, словно раскрывал секрет государственной важности. — Ты иди! Иди и напиши рапорт о переводе. Ты профессионально непригодна. И ты никогда не научишься не бояться людей. Этому невозможно научиться. Я не буду портить тебе жизнь — подпишу перевод с хорошей аттестацией. Иди, милая, иди!

Кузина молча вышла из кабинета. По коридору, не обращая внимания на Алину, толпой шли оперативники. Они ввалились в кабинет Батанова, о чём-то шумно галдя и пререкаясь друг с другом. Алина усмехнулась. Чувствительная, говорите, тонкая? Посмотрим, кто кого! Толпы бывают разными. Есть разные мужские сборища, женские, есть толпа демонстрантов, футбольных фанатов, любителей пива. Как заставить себя увидеть в общей массе хотя бы одно человеческое лицо? Ведь тогда эта страшное месиво из лиц и пятен перестанет быть зловещим. А с одним можно справиться. Договориться. Условиться. Кузина медленно брела по лестнице — вдруг кто-то схватил её под руку.

— Линок! Я соскучился! — заорал Воронцов, своим криком и эмоциями, создавая вокруг себя ауру мужской силы и энергии.

От Димы исходил аромат молодости. Так пахнут хорошие люди и чисто вымытые собаки. Алина уцепилась рукой за перила.

— Дим, ты чего кричишь?

— Обрадовался. Вот и кричу. Давно тебя не видел. У тебя какие-то тайны образовались. Ходишь там со стажёром по разным злачным местам, меня с собой не берёшь.

Алина слегка отступила в сторону. Неожиданное замечание. Она думала, что Воронцов её избегает, чтобы не отрываться от коллектива, а он обижается, что она сторонится его. Сами устроили коллективную обструкцию, а она виноватой осталась.

— Нет, Дима, нет у меня от тебя никаких тайн. Была в разработке. Сорвала ребятам операцию. Теперь каюсь. Батанов пистон вставил. Всё как всегда!

— Как это — сорвала операцию? Да у нас за это увольняют без выходного пособия! Ты что, поганок объелась?

— Не объелась, — обиделась Алина, — просто испугалась. Разве за это увольняют?

— Ещё как увольняют, — продолжал стращать Воронцов, — но я не верю, что ты испугалась. Рассказывай, что там случилось!

Алина поковыряла носком кроссовка ступеньку. О чём тут рассказывать? Позор да и только.

— Сидела за столиком, нужно было познакомиться с двумя парнями. На них мне Денис указал. Он и Меркушев меня подстраховывали. А я…

Кузина запнулась и прикусила губу. Может, не стоит так обнажаться перед молодым человеком, от которого пылают уши и щёки? Ведь рано или поздно он припомнит все неосторожные признания. За каждую ошибку предъявит счёт. А по счетам платить надо. Кредиты для этого дела не выдают. Пока не выдают.

— Ну а ты? Ты что?

Воронцов нежно взял её лицо в свои ладони. И не прижал, не сжал, а просто взял в ладони лицо, как великую драгоценность.

— А я сидела, как дура! И вдруг онемела. Язык проглотила. Не могу из себя выдавить ни одного слова. Те парни, что присели за столик у меня за спиной, посидели немного и ушли, но как-то странно на меня посмотрели. Оказывается, я должна была завязать с ними беседу. Познакомиться. Вступить в контакт. А у меня ступор. Ох, что после было! Хохленко надулся, но промолчал, а Меркушев побежал стучать Батанову. Хорошо ещё, что