— И кто виноват в этом?

— Уж конечно не я…

— Значит, я? Ну хорошо. Мы женаты больше года, Ив. Почему у нас нет детей?

— Может, ты должен задать этот вопрос себе? — раздраженно ответила она. — Как тебе известно, в этом участвуют двое…

Глаза Дика потемнели.

— Ты… ты… стерва!

— О да, конечно! Я еще и стерва, потому что мой муж не способен иметь то, что…

— Прекрати! — Дик качнулся вперед, и его пальцы сомкнулись на горле Иветт. — Ты знаешь, что мне следует сделать, а? Мне следует свернуть тебе шею!

— Потому что не можешь слышать правду? — прохрипела она.

— Какого дьявола тебе надо от меня?! — прорычал он и сильнее сомкнул пальцы. — Господи, ты выведешь из себя и святого!

— Это ты-то святой? Мы оба знаем, что это не так! — не сдавалась Иветт, хотя дышать уже было совершенно невозможно. — Давай, Дик! Сделай это! К черту страдания!

Иветт с удивлением почувствовала, что хватка ослабла, он поглаживал ее шею и тонкую пульсирующую жилку, выступавшую на поверхность голубой ниточкой.

— Ты знаешь, что я на самом деле собираюсь сделать с тобой? Нет? — пробормотал Дик и, распахнув на Иветт халат, припал к ее груди, лаская языком сосок.

Колени Иветт вдруг задрожали, и Дик, поняв, что она близка к обмороку, подхватил ее на руки и отнес на кровать.

— Как я хочу тебя! — простонал он и молниеносно сбросил с себя одежду.

Иветт поймала себя на том, что ей безразличны мотивы, которыми руководствуется Дик. Возможно, им движет ненависть, не исключено, что таким способом он хочет утолить свою страсть к Ширли. Да не все ли равно! Главное, она жаждала этой близости с Диком, а все остальное ей безразлично.

Финал наступил до обидного скоро. Полнота только что испытанного чувства лишила Иветт возможности думать, она лежала неподвижно, не в состоянии шевельнуться, и только слезы сочились из-под опущенных век. Дик протянул руку и прикоснулся к ее горячей, влажной щеке. Иветт вздохнула и скорее почувствовала, чем поняла, что дверь открылась, и кто-то вошел в комнату. По-видимому, кто-то из слуг зашел погасить лампу, решив, что молодой хозяин заснул, забыв сделать это.

Она повернула голову и едва не вскрикнула. В дверях стоял Джон Доул. Полумрак скрадывал очертания его фигуры, и только лицо — странно напряженное и осунувшееся — желтело в блеклом свете.

Дик нехотя перевернулся на спину и, прикрыв глаза ладонью, пробурчал:

— Что тебе нужно? Уходи, мы уже спим!

Иветт заставила себя вылезти из ванной и, быстро переступая босыми ногами по толстому ковру, поспешила в спальню. Она поймала себя на том, что, пожалуй, впервые вспомнила слова, которые Дик сказал своему отцу той злополучной ночью. Последовавшее было столь ужасно, что не хотелось и вспоминать.

Джон пришел тогда сказать старшему сыну, что Андре мертв. Его вытащили из реки часом раньше, и Анна настояла, чтобы о несчастье сообщили Джону. Шериф хотел, чтобы мистер Доул без промедления приехал на опознание, поскольку убитая горем Анна была не в состоянии сделать это. Джон согласился взять на себя эту нелегкую миссию, но хотел, чтобы Дик поехал с ним, так как тоже нуждался в поддержке.

И Дик не отказал отцу, уехал, оставив Иветт наедине с ее мыслями. Она вернулась к себе в комнату, не в состоянии поверить, что Андре мертв.

Нет, это неправда! И как он мог утонуть? Ведь Андре же умел плавать!

События последующих дней доконали Иветт: если у нее и у Дика и был хоть какой-то шанс заново начать совместную жизнь, смерть Андре окончательно уничтожила его. Иветт не могла не винить мужа за то, как он относился к своему сводному брату, и презирала его отца Джона за эгоизм и полное отсутствие элементарных человеческих чувств.

А на похоронах случилось нечто, еще более ужасное, заставившее Иветт собрать вещи и поклясться, что ноги ее больше не будет в Олтамахо. Анна, вне себя от горя из-за трагической кончины сына, обвинила Джона Доула в том, что он приложил к этому руку. «Ты травил моего сына! — захлебываясь слезами, кричала она. — Особенно с тех пор, как узнал, что Иветт и Андре — друзья! Ты не верил в эту дружбу, обвинял моего мальчика в том, что он соблазнил жену брата, решив взять реванш за свою неудавшуюся жизнь! Подумать только, — причитала Анна, до чего додумался, старый идиот: оказывается, и Иветт была заодно с Андре!»

Разумеется, Джон все отрицал, и торжественный печальный обряд похорон был испорчен непристойной сценой. Иветт, хотя скандал непосредственно затрагивал ее, хранила молчание, понимая, что в словах Анны помимо боли, достаточно горькой правды. Иветт презирала Джона, который, брызжа слюной, доказывал, что он ни в чем не виноват, и позволил себе отзываться о покойнике весьма и весьма нелицеприятно. Иветт презирала и Дика, даже не подумавшего призвать отца соблюдать приличия.

Она долго не могла прийти в себя, даже когда вернулась в Монреаль, мысли о произошедшей трагедии не оставляли ее. Что же все-таки произошло с Андре? Иветт отказывалась поверить в несчастный случай. Она знала, что ее друг плавал, как Левиафан, и была уверена, что он никогда бы не утонул, если бы добровольно не решился на отчаянный шаг. Конечно, Иветт винила себя, и не столько за то, что публично разоблачила тайну Джона, заставив его признать существование внебрачного сына, сколько за то, что спровоцировала травлю Андре его папашей.

Для Иветт не было сомнений в том, что она никогда не простит Джона. Никогда. А вот сможет ли она простить Дика?

Иветт уже и не помнила, сколько лет не садилась на лошадь. Она научилась ездить верхом еще девочкой и, когда впервые приехала в Олтамахо, изредка совершала верховые прогулки вместе с Диком. Но лишь изредка… После болезни и последовавшей размолвки она охладела к этому занятию.

Но после бессонной ночи, когда тени прошлого обступили ее, случилось так, что Иветт снова оказалась в седле. Хотя лошадь, которую выбрал для нее Дик, отличалась спокойным нравом, стоило Иветт оказаться в седле, как кобыла занервничала.

Ничего удивительного, подумала Иветт, животным передается настроение людей. А я нервничаю, потому что Дик рядом. Господи, почему я не могу избавиться от дурацкой мысли: все ли еще я привлекательна для него и, если да, то насколько?

Что чувствовал Дик, было трудно понять. Его лицо хранило печать абсолютной невозмутимости. Ничего удивительного, он всегда в совершенстве владел собой. Дик прекрасно держался в седле, и от всей его сильной фигуры исходила уверенность.

Восхитившись его мужественной красотой, Иветт спросила себя, как могло случится, что они расстались, но тут же вспомнила Андре, Ширли, свою ревность и боль, и минутная слабость отступила под напором негодования.

— Нельзя ехать с непокрытой головой, — назидательно сказал Дик. — Ты ведь не хочешь заработать солнечный удар?