– Долг каждого бойца нейроэнергетического фронта – изучать собственное бессознательное, переводить его содержание в сознательную плоскость, чтобы в итоге лишить деструктивные влечения их почвы и влияния на личность и поступки. Любое движение души должно превращаться в осознанное решение…

Нет, Михаил Маркович не просто убаюкивает меня, вздор! Он, видно, собрался читать лекции по психологии бессознательного и обкатывает на мне содержание. Лекция получалась очень хорошая: и по содержанию – то, что надо, и идеологически выдержанная – не придерёшься. Хоть в университете читай – вовсе даже не секретно, а для всех!

– Михаил Маркович, вы думаете, что я бессознательно сочувствую фашистам, так как прожила с ними бок о бок полтора года?

Как ни прозвучала неожиданно моя реплика посреди вдохновенного монолога психиатра, он преспокойно прервал свою лекцию и живо включился в диалог:

– Что-то в этом роде, да. Это естественно: ты по долгу службы была обязана относиться к ним по-человечески, находить точки соприкосновения…

Тут мне утаивать было нечего, и я преспокойно рассказала, как поначалу чуть было не приняла сотрудников «Аненербе» за товарищей по научному поиску, за людей, способных под давлением фактов преодолеть рамки конкретной завиральной идеологии. И как в скором времени я прочувствовала всю глубину своей ошибки. Меня вновь передёрнуло от воспоминания об отвратительных расистских высказываниях моих «коллег», от того ощущения спокойного удовлетворения, с которым они обсуждали гибель и страдания моих соотечественников, от ледяной жестокости ко всем «не-арийцам», которую они намеренно и сознательно в себе культивировали.

– Но ты-то не такая, как они! – неожиданно воскликнул Михаил Маркович.

К чему он клонит?

– Тебе не доставляет удовольствия мысль о человеческих страданиях?

– Нет, не доставляет.

– Но ведь это ты привела к погибели генерала… – он вдруг назвал фамилию моей первой «жертвы», – и большую часть его солдат.

Мне припомнилась та эйфория, в которой первые три дня слушала сводки. Ну а потом, когда я узнала о его самоубийстве?

– Солдат и без меня рано или поздно перебили бы в боях. Но наших полегло бы тогда больше. А к самоубийству я его не подталкивала. Он сам решил.

– Всё, что ты говоришь, – рациональные соображения. Но что ты чувствуешь?

Если я не приоткрою ему правду добровольно, он предложит преодолеть моё внутреннее сопротивление с помощью транса. Если я не войду в транс достаточно глубоко – до потери контроля, то меня ждёт очередной укол сыворотки правды. И что я тогда выболтаю – сама не знаю!

И всё же, и всё же… Я хочу делать своё дело, а что-то мешает. Внешних причин не нашли. Если они – внутри, надо их вскрыть. Другого пути нет.

– Михаил Маркович, я ищу внутреннее сопротивление, но не нахожу ничего существенного. Я хочу бить врага, я готова к этому. Мои полтора года с немцами – только стимул, а не препятствие! Давайте проведём проверку в глубоком трансе. Только я хотела бы по выходе полностью сохранить память.

– Поддерживаю. Если мы хотим что-то исправить, ты должна это сознавать. Ну что, прямо сейчас?

Я взяла пятиминутную паузу – пройтись до туалета. За это время я сформулировала для себя нехитрую программу: какой бы ни была глубина транса, я буду помнить о запрете на слова «любить», «влюбиться». Вспомню и заменю на слова «испытывать симпатию, интерес», «нравиться». В том, что я испытала симпатию к незнакомому немецкому генералу во время воздействия, придётся сознаться. Не верю, что это каким-то образом порождает мои нынешние неудачи, но вдруг? Однако брякнуть: «Я целых три дня любила этого человека» – не хотелось бы. Только человек, способный входить в контакт с душами живых и мёртвых, поймёт меня правильно. Во-первых, поймёт, что это не имеет ничего общего с экзальтацией барышни, жаждущей «нежной страсти». Во-вторых, что это не связывает моих чувств и моей воли. Кроме того, если уж Михаил Маркович поможет мне вытащить в трансе что-то подозрительное, я дальше и без него разберусь.

Итак, я поставила себе программу и вернулась к Михаилу Марковичу. Ещё до погружения рассказала ему про внезапную свою симпатию. Объяснила, как могла, случайным резонансом, который и обеспечил хорошую телепатическую сонастройку и, в итоге, отличный результат воздействия.

– Получается, чтобы успешно погубить человека, надо обязательно отнестись к нему с симпатией?

Вопрос Михаила Марковича восхитил меня оригинальностью мысли и на мгновение поставил в тупик. Хотелось отодвинуть от себя подальше эту явную ловушку, но я всё же решилась войти в неё: честно подумать и ответить честно. Получилось вот что:

– Передо мной не стояла задача – погубить его. Моя задача была – чтобы он совершил военную ошибку.

– А если бы тебе поставили такую задачу?

– Внушить самоубийство?

– Да.

– Если бы это было нужно для нашей победы? – Да.

– Но ведь это – мой способ убить врага. На войне убить врага – не грех. Тем более такого.

– Ты действительно так чувствуешь?

– Михаил Маркович, я близко знакома с фашистами. Точно не грех!

– Считается, что самоубийство губит душу…

– С душой не всё так определённо…

Но мы как-то ушли в сторону. Михаил Маркович тоже это почувствовал.

– Ладно. Ну что, Таисия, в транс?

Я привычно нырнула, стараясь самостоятельно уйти как можно глубже.

Без толку восстанавливать сейчас подробности изнурительного поиска. Когда я вынырнула, даже Михаил Маркович выглядел измочаленным. Ничего нового мы не вскрыли по сравнению с предварительной беседой. Фашисты по-прежнему – враги; и они вызывают у меня отвращение, гнев больше, чем прежде. Не исключая бывших товарищей по оккультной работе. И я готова бить фашистов любыми доступными мне средствами. Это – главный вывод, остальное – детали.

Психиатр отпустил меня, а дальше происходило совещание, которое я довольно хорошо чувствовала, поскольку на нём никто не пытался закрыться.

В общем, вероятность очередного укола, витавшая в воздухе, стала реальностью. Только на сей раз это была не сыворотка правды, а нечто более нежное, щадящее. Сквозь пелену приятной расслабленности я осознавала всё происходящее. Собрался целый консилиум специалистов. Мне опять задавали вопросы, опять придирчиво перебирали содержание моего бессознательного. Я не сопротивлялась. Наоборот, всячески старалась помочь: надо же скорее покончить с этим торможением и вернуться к работе!

На сей раз специалисты не ограничились расспросом. Мне решили сделать внушение. Последовал грубый, «ломовой» приказ: осуществить воздействие.

Я ещё находилась под влиянием препарата, а мне уже дали фотокарточку и инструктировали по содержанию воздействия.

Мало того, что я не вошла в чужое сознание. Мне навстречу выскочила крепкая и злобная сущность, которая хохотала мне в лицо и повторяла: «Ты не сделаешь этого! Нельзя! Нельзя это делать!» Я честно рассказала, что происходит.