Многие жалели крошечную девочку, которая жила одна в этих развалинах вместе с ведьмой, но вынуждены были признать, что выглядит она счастливой и здоровой, несмотря ни на что. «Детство – это чудо, – думали они. – Можно жить бок о бок с сумасшедшей старухой и как-то приноровиться к этому».

Мальва поступила еще лучше. Она отдавала себе отчет в исключительности своей бабушки: сравнение с матерью было достаточно убедительным. Она интуитивно понимала, что не следует давать пищу для подозрений: если каким-либо образом она позволит догадаться о странностях Штокрозы, ее могут забрать от бабушки. В тех редчайших случаях, когда она покидала их владения, ее ужасала ничтожность обычного мира.

– Бабушка, я хочу навсегда остаться с тобой, – заявила она в два года.

Это было и признание в любви, и осознанный выбор.

Уродство ребенка обескураживает гораздо больше, чем уродство старика. Даже те, кому не довелось такое пережить, догадываются, что подобное несчастье таит массу ужасных сюрпризов и меняет человека. Что же сказать о том, кому не понадобилась травма, чтобы быть отвратительным? Его невозможно считать обезображенным, он таким родился. Так чудовищный вид Человека-слона[19] объясняли несчастным случаем, произошедшим во время беременности матери. Но Энида, пока носила ребенка, никаких особенных потрясений не испытала, и мерзкая физиономия Деодата была необъяснимой загадкой.

Как ни оттягивали родители поступление в школу, но, когда ему исполнилось шесть, им пришлось решиться и отправить его в подготовительный класс. Родители так боялись, что сына ждет травля, что предпочли ни о чем его не предупреждать. Они надеялись на его ум, который намного превосходил их собственный. И не обманулись.

Первый день в школе вполне мог вызвать в нем отвращение к роду человеческому. Деодат никогда не общался с детьми своего возраста: он смутно надеялся встретить своих alter ego, существ, которые поймут его, братьев. Он обнаружил банду скотов, ошеломляюще злобных и глупых. Ни один ученик не сказал ему ни слова, и вдобавок они говорили о нем в его же присутствии:

– Видел этого?

– Ну и урод!

– Я рядом с ним не сяду!

Когда учитель устроил перекличку, выяснилось его имя.

– Дезодорант! – крикнул один из детей.

Класс взорвался хохотом. С этого момента его звали только Дезодорантом.

Учитель постарался навести порядок, но, увы, без должной настойчивости. Казалось, он сам едва сдерживает смех.

К тому же большинство ребят были знакомы еще с детского сада. Корпоративный дух и иерархия отношений уже правили бал. Все это не способствовало теплому приему новичка.

После вводного урока и знакомства началась первая перемена. Деодат, который понял, что от мальчиков нечего ждать, решил попытать счастья у девочек. Те бросились прочь с воплями ужаса. Он услышал, как одна из них кричит:

– Если этот до меня дотронется, меня вырвет!

Остаток получасовой перемены чужак провел, наблюдая за детьми и сознавая, что страдает. Он знал причину своих мучений: при виде собственного отражения в зеркале он тоже испытывал желание убежать. «Но я-то легко могу на себя не смотреть. А они вынуждены», – понял он.

Ему удалось умерить свое презрение: «Когда я в первый раз себя увидел, я отреагировал, как и они. Может, они привыкнут».

Вернувшись в класс, он переносил остракизм с безразличием менее притворным, чем вначале. Учитель отметил его мужество и восхитился.

В конце дня за ним пришла Энида. Он бросился в ее объятия и прижался так крепко, что она заподозрила катастрофу. Задать вопрос она не осмелилась. Когда они возвращались домой, держась за руки, ребенок спросил:

– Что такое дезодорант?

– Кто-то тебе сказал, что ты плохо пахнешь? – всполошилась мать.

– Нет, – с беспокойством ответил он. – Я просто услышал это слово.

– Я объясню тебе дома.

Сказано – сделано. Он рассмотрел тюбик, снял крышечку, понюхал шарик: пахло ванилью. Прочел, что было на нем написано.

– Я не понимаю, для чего это.

Энида показала, как пользоваться этим, и объяснила, для чего предназначен этот предмет.

– Но ты еще слишком юн, чтоб тебе это понадобилось, – добавила она.

Деодат усвоил новые данные и решил, что прозвище не было ни позитивным, ни негативным: он к нему приспособится. Недоброжелательное отношение детей было для него очевидным, но он сделает вид, что не заметил этого.

На следующий день учитель обратил внимание, что ребенок прекрасно читает:

– Кто тебя научил?

– Никто.

– А писать?

– Я пишу не так, как вы.

– Покажи.

Деодат вывел печатные буквы, будто типографский шрифт: он воспроизводил их такими, какими читал, и скоропись взрослых его удивляла. Доказательство, что малыш выучился сам.

– Я научу тебя, как писать прописью, ладно? Так красивее, – предложил учитель.

«И так ты будешь меньше сталкиваться с детской жестокостью», – подумал он.

Дети поняли, что их соученик был чудищем не только физически. Деодат свое отличие не подчеркивал. В его поведении не было ничего из того, что сегодня приписывается сверходаренным детям: он был слишком умен, чтобы думать, будто ему нечему больше учиться. Даже когда он знал, о чем идет речь, ему было интересно, как учитель это объясняет. А когда он не слушал, то тайком наблюдал за учениками: инстинктивно он тянулся к товарищеским отношениям. Те, кто травил его, сбившись в группу, взятые по отдельности, не стремились его ненавидеть. На перемене приближаться к ним не стоило – они переставали быть индивидуумами и превращались в стаю. Лучше всего было обменяться в каком-нибудь перерыве парой банальных слов. Ребенок отвечал прокаженному, не боясь, что его как-то с ним свяжут. Мало-помалу отщепенец установил такого рода безобидные контакты с каждым учеником. Два месяца спустя он играл с остальными во дворе, а группа так и не заметила его военной хитрости.

Однако агрессивность по отношению к нему никуда не делась. Однажды, когда учитель поздравлял его с успехами в арифметике, один маленький паршивец выкрикнул во все горло рекламный слоган:

– Лучший дезодорант, ноль процентов запаха, стопроцентный результат!

У мишени хватило смекалки рассмеяться вместе со всем классом. Благодаря чему насмешка испарилась довольно быстро. Прозвище не замедлило сократиться до Део, что вполне могло сойти за уменьшительное от его настоящего имени.

Еще один фактор, способствовавший изоляции: в школе Деодат был единственным, у кого дома не было телевизора. Он задал вопрос родителям, но те проявили несгибаемость: их послушать, так телевизор – изобретение самого дьявола. Сын, желавший составить собственное мнение, приступил к истинно стратегическим маневрам. Он присмотрелся к каждому ученику, как генерал проводит смотр войску, и решил обратиться к Акселю: