Всю следующую неделю Фадж ходил и говорил сам с собой:

— Для большинства людей он был Фаджем Хэтчером, обыкновенным мальчиком. И только его верная майна и его друг Дэниел знали правду. «Быстрее летящей пули, сильнее локомотива…»

— Ты помнишь, как я родился? — спросил он меня как-то утром.

— Да.

— Я взаправду рос внутри мамы?

— Да.

— У-у, — разочарованно протянул он.

— Ты чего?

— Раз я вырос у мамы в животе, значит, я не могу быть родом с другой планеты.

— Поверь мне, ты с Земли. Определённо. Спустя несколько дней Дэниел сообщил Фаджу, что его усыновили в младенчестве.

— Значит, Дэниел может быть с другой планеты! — решил Фадж.

«Да, — подумал я, — это бы многое объяснило».

— Может, он даже умеет летать.

— Не рассчитывай на это, — огорчил его я.

— Дэниел мой лучший друг, — сказал Фадж. — Если выяснится, что он с другой планеты, он возьмёт меня туда погостить.

— Шикарно! И не спеши возвращаться.

— Ты просто завидуешь, потому что у тебя нет летучего друга.

— У меня даже просто друга-инопланетянина нет, — сказал я.

— Ну и зря, Пита! — Он вдруг взял с места в галоп, замахал руками и заорал: — Птица-птица-самолёт!..

Папа записался на десять уроков китайской кухни. Купил большой котелок и четыре поваренных книги. Почти каждый вечер он сидел перед камином, с головой уйдя в чтение.

— Когда допишешь свою книгу, может, откроешь китайский ресторан, — подкинул я ему идею.

— Я не хочу открывать китайский ресторан, — сказал папа, не отрываясь от книги с названием «От А до Я китайской кухни».

— Я просто подумал: если отец Джимми Фарго был сначала актёром, потом стал художником, то и ты сможешь: сначала реклама, потом книга и готовка.

— Нет, — не согласился папа, — готовка будет для меня хобби, а не профессией.

— Угу. — Я помолчал, потом добавил: — Я хотел бы знать, что происходит у нас в семье, а то иногда вы забываете мне сообщить.

— А ничего не происходит, — сказал папа. Он пролистал пару страниц и обернулся к маме: — Может, приготовить завтра на ужин тушёного цыплёнка с зелёным луком, грибами, каштанами и имбирём?

— Звучит заманчиво, — сказала мама.

— А для меня заманчиво звучит какао и печенье в виде зверюшек, — сообщил Фадж. Он был какой-то подозрительно тихий — растянулся на полу с листом бумаги и толстым зелёным фломастером.

— Кому ещё какао и печенья? — спросила мама, поднимаясь с кресла и зевая.

— Мне! — крикнул я.

— Значит, единодушно, — сказал папа.

— Что такое единодушно? — спросил Фадж.

— Это когда все согласны, — объяснил я.

— Все согласны, — повторил Фадж. — Это хорошо. Я люблю, когда все согласны.

— А чего это ты там рисуешь? — спрашиваю.

— Я не рисую. Я пишу.

— Что ты пишешь?

— Письмо Санте.

— А не рановато? — спросил я. — Мы ещё не доели индейку со Дня благодарения.

— Чем раньше, тем надёжней, — изрёк он.

— Ты от кого это слышал?

— От бабушки, — сказал он.

— Так я и думал.

— Значит, одноподушно, — сказал Фадж.

— Слушай, пап, ты поаккуратней употребляй при нём длинные слова. Он опять всё напутал.

— Напутал… напутал… напутал… — забормотал Фадж.

— Наверное, нелегко писать письмо, когда не умеешь писать, — хмыкнул я.

— Я умею.

— С каких пор?

— С рождения.

— Очень смешно.

— Если ты не видел, как я пишу, это не значит, что я не умею. Правда, пап?

— Хорошая аргументация, Фадж, — похвалил его папа.

— Дай-ка мне посмотреть твоё письмо.

«А вдруг парень и впрямь научился писать? Вдруг он гений, а родичи не хотят, чтобы я об этом узнал, потому что я-то обыкновенный, — подумал я. — Может, они уже поняли, что он проскочит экстерном первый и второй класс. А то и всю начальную школу и на следующий год прямиком пойдёт в седьмой? Со мной на пару? А то, может, он один из тех ребят, которые в двенадцать поступают в колледж? Тогда про него напишут во всех газетах, и люди будут говорить: „Хэтчер? Хм-м-м… Знакомая фамилия. Ты, случайно, не родственник тому малышу-гению, Фаджу Хэтчеру?“ И я буду вынужден признаваться: „Да, это мой младший брат“. А они станут качать головой, приговаривая: „Да-а-а, жаль, тебе не перепало от его гениальности“. И посмеются, и пойдут прочь от меня…»

Я схватил письмо Фаджа и впился в него взглядом. И с облегчением засмеялся:

— Да это просто каракули.

— Ничего не просто! — сказал Фадж.

— Санта не сможет этого прочесть ни за что.

— Самое главное прочтёт.

— Да тут только один огрызок от слова разобрать можно: «вело».

— Это и есть самое главное, — заявил Фадж, выхватывая у меня бумажку.

— Давай помогу тебе написать настоящее письмо.

— Это и есть настоящее.

— Я помогу тебе написать ещё одно, оба пошлёшь, на случай, если Санте будет трудно понять, чего ты хочешь.

Я видел, как Фадж обмозговывает моё предложение. Когда он усиленно думает, он скручивает губы трубочкой и становится похожим на макаку.

— Ладно, — сказал он, протягивая мне зелёный фломастер и чистый лист бумаги. — Я тебе скажу, что писать.

Он навис надо мной и принялся диктовать.

— Дорогой Санта… Принеси мне, пожалуйста, двухколёсный велосипед. Красный, как у Питы.

— Да брось, — сказал я. — Зачем одинаковые? Проси синий или жёлтый.

— Красный, — повторил он твёрдо, — как у Питы. И без дополнительных колёс. Дополнительные колёса — для детей.

Он замолчал.

— Продолжай.

— Всё. Я закончил. Могу поставить свою подпись.

Он изобразил ФАДЖ внизу листа большими печатными буквами.

— А фамилию не напишешь? — спросил я.