Мама уже знала о бабушкиных матримониальных планах, но хотела узнать подробности, а потому тут же позвонила в редакцию. Бабушка ответила, но сделала вид, что ничего не слышит. «Не слышу. Ничего не слышу», – прокричала она в трубку.

Но настоящий ужас у мамы вызвала другая бабушкина телеграмма: «Люблю вскл Целую вскл Вышли триста тчк Верну».

Мама побежала доставать билеты на ближайший поезд. Если бы не подозрительные «Люблю! Целую!» и еще более подозрительное «верну», мама бы просто выслала деньги и успокоилась. Когда она с выпученными глазами, готовая сразу ко всему, сосредоточенная и деловая, появилась на пороге редакции, выяснилось, что бабушка просто была в хорошем настроении – закончила большой репортаж про героев труда. И на творческом и душевном подъеме отправила маме лирическую телеграмму.

Но настоящий скандал случился, когда мама приехала навестить меня и бабушку не летом, а в ноябре. Бабушка всегда всем отправляла поздравительные открытки. С каждым праздником. Друзья у нее были разбросаны по всему Союзу, и она отправляла целую пачку открыток. С Новым годом, с Восьмым марта, с Днем Победы, с Первомаем. И, конечно, в числе праздников значился День Октябрьской революции 1917 года, который отмечался 7 ноября. Главный советский праздник, демонстрации в каждом селе и городе. Бабушка сдавала номер, посвященный достижениям села и передовикам производства, и не могла оторваться ни на секунду. На почту вызвалась пойти мама. Помочь, так сказать. Бабушка выдала длинный список адресатов, которых следовало поздравить открыткой, и отдельный список близких друзей, которым требовалось отправить поздравительную телеграмму.

Мама, равнодушная ко всем праздникам, кивала, выслушивая инструкции. На почте она закупила внушительную пачку открыток и вернулась в редакцию – спокойно и быстро отпечатать адреса получателей на пишущей машинке. Бабушка чуть в обморок не упала – такой важный праздник, а ее дочь решила печатать на машинке! Она потребовала, чтобы мама написала поздравления от руки. Пером и чернилами, а не ручкой.

– Что писать-то? – спросила мама, с ужасом глядя на стопку открыток и с еще большим ужасом на перьевую ручку и наполненную до краев чернильницу, которые ей выдала бабушка.

– Так и пиши. Поздравляю с 7 ноября, праздником Великой революции, – ответила бабушка и унеслась в типографию.

Мама подписала пару посланий и плюнула. Она проложила несколько открыток копиркой и вставила получившуюся конструкцию в пишущую машинку. Бойко начала стучать по клавишам. Работа стала двигаться заметно быстрее. Четыре копирки машинка уже не тянула, но три открытки выглядели вполне прилично. Чтобы как-то придать открыткам душевность, мама ставила бабушкину подпись, которую мастерски научилась подделывать еще в третьем классе, а к десятому достигла совершенства исполнения.

Она отпечатала стопку и со спокойной душой пошла на почту. Там быстренько все отправила и пошла домой пить вино.

Скандал случился аккурат на «красный день календаря» – открытки, отправленные заранее, дошли вовремя. Бабушкин редакционный телефон разрывался. Звонили со всех концов Советского Союза. Телефонистка Лариса, дежурившая на почте, чуть с ума не сошла от ужаса, первой заподозрив неладное. Столько звонков – значит, что-то случилось.

А случилось следующее. То ли мама была уставшей (это она настаивала на этой версии, я-то думаю, что просто начала пить вино еще в поезде и по приезде продолжила), но на открытках – через одну – в слове «ноября», вместо буквы «эр» стояла «эл». Я подозреваю, мама про себя ругалась этим самым словом, печатая поздравления, поэтому «л» невольно опечатывалось, и не один раз. Что кричало подсознание, то пальцы и выстукивали по клавишам. Естественно, текст она не проверяла. Хорошо, что бабушкины друзья обладали чувством юмора, а ведь тогда за такую опечатку можно было и в лагерь загреметь. Бабушка с мамой после этого месяца два не разговаривала.

Сейчас уже мама пишет мне эсэмэски – можно сказать, в современном телеграфном жанре – странного содержания. Обычно подписывается инициалами. Иногда может написать: «навеки ваша», из чего я заключаю, что она хорошо себя чувствует, может, новый шланг для полива на дачу купила. Моему мужу, своему зятю, журналисту, она пишет: «Читала. Гений. Горжусь знакомством. Насос». Это означает, что у мамы на даче полетел какой-то очередной насос и надо перевести ей деньги на карту. Если сумма перевода оказывается существенно больше той, чем она ожидала, то зять получает эсэмэс: «Никогда в тебе не сомневалась». Мы уезжали в отпуск, и муж отправил теще, так сказать, «матпомощь» сразу на несколько месяцев вперед и немедленно получил ответ: «Спасибо за внуков и счастливую старость!»

Мой шестнадцатилетний сын тоже предпочитает жанр эсэмэс. Мои сообщения он зачитывает друзьям. Это залог наших с ним добрых отношений. Когда он задерживается, я пишу «Хьюстон, у нас проблемы?» «Папа едет домой. Или скажи, когда ты будешь, или – версия для печати». «Рыба уже пять раз умерла своей смертью. Когда домой ужинать?» «С тебя бутылка. Прости, не тебе». «Когда домой? (читать с тревожно-вопросительной интонацией)». «Папа спрашивает – ты как? Хор и норм я уже сказала от твоего имени. Нужны подробности, когда придешь». «Ты ел? Что ты ел? Где ты ел? Там и ночевать оставайся!» «Ты не голодный? Не замерз?» «Или ты отрываешься от девушки и идешь домой, или она прочтет о себе в следующей книге». И ответ: «Мам, это шантаж. И вообще – тебя интересует только мой желудок? Подумай о моей душе!»

Главным смыслом жизни для бабушки была профессия. Районная газета, в которой бабушка служила главным редактором, стала для нее и семьей, и страстью, и любимым делом. Всем. Бабушка много лет страдала бессонницей. Просыпалась в два часа ночи, во сколько бы ни легла вечером, и не могла сомкнуть глаз. Она думала, писала мысленно репортажи, строила планы по развитию газеты. Я помню, как однажды проснулась ночью от грохота и увидела бабушку, которая вытирала пыль. Ходила по дому в ночной рубашке, что-то сама с собой обсуждала и терла полки книжного шкафа, смахивала невидимые пылинки с телевизора. Ей не нужен был фонарик или дополнительное освещение – каждую ночь она протирала пыль. Я вскоре привыкла. Но когда приезжала мама, она пугалась и заставляла бабушку принять таблетку или выпить капли и непременно лечь в постель.

– Я не могу. Ночью я думаю, днем пишу. Я так привыкла, – объясняла бабушка.

Но мама беспокоилась о ее здоровье и настаивала на каплях.

– Если я буду пить капли, ничего не напишу утром. Не смогу думать. Мне нужна моя бессонница, иначе мне не хватит времени.

Днем бабушка была занята редакционными делами, а ночи посвящала собственному творчеству. Она придумывала идеи для книги или репортажа. Самые лучшие заголовки для статей ей тоже приходили в голову только по ночам.

– Я же хожу в темноте, никому не мешаю, – говорила бабушка, но мама подарила ей сначала торшер, а потом ночник. Бабушка благодарила, но никогда не включала ни тот, ни другой.

Когда мама была молодой, бабушка мечтала передать ей страсть к профессии. И всячески привлекала к делам редакции. Она даже пошла против своих принципов – а больше всего на свете бабушка не терпела кумовства – и устроила свою дочь стажером в редакцию. Мама продержалась на работе где-то месяц с небольшим.