– Чего-то не хватает, – сказала она. Её взгляд остановился на волосах. Она подвела меня к пеньку. – Сядь, – попросила она. – И дай мне нож.

Она вытянула клок волос и срезала его покороче. Параллельно с этим она наставляла меня:

– Ты останешься у женщины по имени Мэгги. Хотя её дом стоит в одиночестве, на том острове есть и другие люди. Постарайся, чтобы никто тебя не увидел. Следовательно, никаких блужданий по острову или заплывов в море.

– Мне даже плавать нельзя?

– Только у берега и если ты уверен, что никого рядом нет, – она принялась за мой затылок. – И запомни, Аран, это важно: Мэгги должна считать, что ты человек, поэтому веди себя по-человечески. Смотри, что делает она, и делай так же. Она не должна заподозрить, кто ты на самом деле.

Взмах, и на землю упал клок волос.

– Я сказала ей, что твой отец – жестокий человек и что он бьёт нас. Я собираюсь разводиться – это значит уйти от него, и это настолько злит его, что он может нас убить. Поэтому тебе и следует скрываться, пока я не найду нам жильё. Я вернусь за тобой во второе полнолуние.

– Разводиться, – повторил я, стараясь запомнить непонятное мне слово. История попахивала стыдом и обманом. Хуже всего было то, что я и чувствовал себя прескверно.

Мама отошла, чтобы оценить работу.

– Отлично, – сказала она, глядя на моё лицо. – Постарайся сохранить это же выражение лица, когда мы подойдём к её двери.

Я коснулся рукой плеча, затем потянулся выше. Мои волосы свисали короткой неровной бахромой. Я посмотрел вниз. Ни рук, ни ног – они исчезли. Моё тело было погребено под одеждой.

* * *

Вернувшись на берег, мама свернула всю одежду в узел так, чтобы было удобнее плыть. Затем достала из ямы свою шкуру. Она принесла её к берегу, расправила и потянула на себя…

Шкура не натягивалась.

Мамины глаза расширились. Она крепче ухватилась за края, но шкура висела на её плечах рыхлая, тонкая и сморщенная, словно чужая. Это выглядело так, будто бы она пыталась засунуть себя в странный чехол из кожи.

Я вздохнул. Когда я был маленьким и мама часто превращалась, бабушка просила её быть осторожней.

– Не стоит злоупотреблять даром Луны, – говорила она. – Будешь слишком часто снимать шкуру, однажды в неё не влезешь!

В этот момент я почувствовал резкий и горький привкус маминого страха.

– Пожалуйста, – прошептала она.

Ветер усилился. Накрапывал дождь. Капли стекали по маминой мешковатой шкуре, как слёзы.

– О Луна, – тихо молилась она, – пожалуйста!

Моё сердце посетила мрачная надежда. Если мама не превратится, то останется со мной навсегда-навсегда. Она не сможет заставить меня носить одежду. Она не оставит меня с людьми. Мрачная надежда расправляла крылья, словно летучая мышь перед тем, как сесть.

Нет! Я проник в глубину своего сознания и всеми фибрами души попытался изгнать эти тёмные мысли. Я думал о Лунном дне, о том, как мы все стояли у Пика и как все наши голоса сливались в один. И тогда та песнь зазвучала во мне. Я открыл рот, и из него вырвался высокий и чистый голос, словно я был Взывающим к Луне:

– Пой, Луна, напевай песню моря!

Звуки искрились в воздухе. Мама затаила дыхание, а затем запела:

– Воспевай воду, слёзы, свободу, стирая границы меж волною и берегом. Грядёт сладостное превращение, которое делает душу свободной.

Раздался звук, похожий на быстрые вдох и выдох, слившиеся воедино, – и морщины на маминой шкуре разгладились.

Она посмотрела на меня своими тюленьими глазами, глубокими и сияющими от слёз.

Мы долго молчали. Лежали там, в крошечной бухте, в окружении набегающих волн. Мамина ладонь-ласт лежала на моей щиколотке. Всё вокруг было наполнено шумом дождя.

Глава 22

Остров Спиндл

Мы подождали наступления сумерек. Дождь перестал моросить, но в воздухе ощущалась тяжёлая влажность. Птицы улетели. Надвигалась буря.

Я зажал под мышкой узел с одеждой и взобрался маме на спину. Прямо из уютной бухты мы попали под оглушительный рёв. Нас окружили огромные бушующие волны, выл ветер, а сверху давили низкие тучи. Я таращился в темноту, в то время как мы всё плыли и плыли, и мамино тело изо всех сил рвалось вперёд, и мои руки гудели, вцепившись в верёвки упряжки.

Наконец перед нами возникли угрюмые очертания, черневшие на фоне окружавшей нас темноты. Суша.

Мы обогнули скалистый мыс, который скрыл нас от ветра, и внезапно наступила тишина. Мама остановилась перевести дух. В крошечной бухточке, где воды было с гулькин нос, на волнах покорно покачивалась дюжина привязанных лодок. На берегу, сбившись в кучу, стояло несколько домов.

– Это единственное поселение острова Спиндл, – сказала мама. – Гавань слишком мелкая для роскошных яхт и паромов, а подводное течение отпугивает туристов. Тут мало людей, и живущие здесь держатся сами по себе, – она удовлетворённо кивнула. – Идеальное место!

У меня пересохло в горле:

– Какой из этих домов?

– Не здесь. Я бы не выбрала для тебя место у всех на виду. – Мы отправились дальше.

Когда мы вновь вышли из гавани, ветер и волны набросились с новой силой. Мы долго плыли, не встречая никаких построек, лишь прерывистые очертания деревьев и скал. Но наконец мы обогнули выступ. Там, на изгибе скалы, открытый всем ветрам стоял одинокий дом, отважный, словно морской орёл. Я уставился на него – он так отличался от прочих домов! И внезапно в его сердце вспыхнул свет.

Мама нырнула. Я распластался на её спине, и океан сомкнулся над нами.

Мы вынырнули в стороне от дома. Теперь мама двигалась у самого берега, пока не нашла то, что высматривала: следы обвала и крутой тропы.

Рухнувшая секция скалистого склона обнажила полосы разных каменных пород.

Мы причалили к плоскому валуну у подножья скалы. Я помог маме снять упряжку. От ветра её усы загнулись назад.

– Мне нужно отдышаться, – сказала она. – Заберись наверх, и потом расскажешь, что ты видел.

– Нет, – сказал я. Моё сердце стучало громче шума прибоя. – Я подожду тебя.

Она покачала головой:

– Просто проверь, то ли это место!

Её голос срывался. Она изо всех сил пыталась сохранять невозмутимый вид, будто всё в порядке. Тогда я тоже прикинулся спокойным – ради неё.

Я взобрался на скалу, замедлившись у