его похожим на бредущего по темной штольне шахтера. Подмораживало. Плотный снег, неглубоко проминаемый маклаками, поскрипывал под ногами и мерцал серебристыми искорками на фоне усыпанного звездами неба в тусклом свете луны. Последний раз мне приходилось видеть такое обилие звезд на небе и столь ясно очерченный Млечный путь на Памире на высоте около пяти тысяч метров, где я провел целый август в 1979 году, работая на леднике Абрамова. Но то было в горах, здесь же на уровне моря это можно было бы объяснить только исключительно чистым воздухом и отсутствием какой-либо, за исключением разве что фонарика Джефа, подсветки неба.

Минут через сорок мы пересекли озеро и углубились в лес на противоположном берегу. Темнота сгустилась, и фонарик Джефа остался нашей единственной путеводной звездой. Мы шли в гору по узкой, не более полутора метров шириной, тропе. «Здесь проходит одна из трасс, по которой мы ходим на упряжках», – сказал Джеф, оборачиваясь и подсвечивая фонариком поверхность снега, где мы отчетливо увидели многочисленные отпечатки собачьих лап и перечеркивающий их след полозьев нарт. Пройдя холм, мы вновь спустились и вышли ко второму озеру поменьше, на его противоположном берегу – вновь подъем, однако прежде чем я, подсчитав в уме, успел сообщить Косте, что, чтобы выйти к цели, нам осталось пересечь всего лишь 9998 озер, раздался лай собак. О нет, это не был лай двух или трех собак, разбуженных нашим приближением и предупреждающих об этом хозяина какого-нибудь затерявшегося в этих лесах хутора. Это была СИМФОНИЯ! Никак не менее пятидесяти собачьих глоток, перекрывая несколько октав, мощно сотрясали темноту, затем внезапно, словно договорившись, они перешли с лая на леденящий душу вой и через несколько минут так же внезапно смолкли. Эта музыкальная встреча не произвела, как мне показалось, ни малейшего впечатления на Джефа, который даже не приостановился, чтобы подумать: а правильной ли дорогой мы идем? Более того, не снижая темпа, он продолжал следовать как раз в направлении этого весьма специфичного ночного оркестра, и нам ничего не оставалось, как следовать за ним с одним лишь, естественно, усилившимся стремлением: держаться поближе к нашему мужественному проводнику.

Тем временем деревья внезапно расступились, и мы вышли на довольно широкую, обрамленную с трех сторон лесом, поляну, на которой угадывались в темноте какие-то похожие на сараи строения. Вокруг ни души, даже собаки, которые, по всей видимости, находились где-то рядом, молчали. Вот и первый сюрприз: Джеф подвел нас к низкому одноэтажному строению, над дверью которого горела настоящая лампочка. Правда, ее света едва хватало, чтобы обозначить контуры самой двери, но это все же был свет! «Не так уж плохо!» – подумал я, втягиваясь за Джефом в образованный поленницами дров узкий коридор перед самой дверью. Неожиданно откуда-то слева из темноты вынырнула какая-то фигура, превратившаяся в неверном свете дверной лампы в колоритного бородатого человека с длинными до плеч волосами. Очевидно, не менее нашего удивленный этой встречей, после секундного замешательства, человек так же внезапно исчез.

Путь к двери, за которой уже скрылся Джеф, был свободен. Немного пригнувшись, чтобы не зацепить головой косяк, я вошел внутрь. После темноты ночи, окружавшей нас в течение последних полутора часов, мне показалось, что помещение, куда я попал, освещено очень ярко. Моим первым впечатлением было ощущение того, что я внезапно очутился в кают-компании пиратского парусника. Просторное и кажущееся низким, несмотря на видимое отсутствие потолка, помещение с бревенчатыми стенами было разделено на две неравные части несколькими столбами, поддерживающими мощную деревянную балку. В центре стояла внушительных размеров железная печь, над которой по кругу была натянута тонкая сетка, служащая, очевидно, для сушки одежды. По диагонали располагался огромный деревянный стол овальной формы, уставленный тарелками. Вокруг стола в самых непринужденных позах, красноречиво свидетельствовавших о том, что ужин вступил в заключительную фазу, сидело человек шесть. Некоторые из них, бородатые, длинноволосые с загорелыми, обветренными лицами, казалось, сошли со страниц романов Стивенсона. Эту живописную палитру смягчали благородная бледность и безбородая улыбка Этьенна и круглые учительские очки Уилла в металлической оправе. Мы встретились очень тепло, как старые знакомые.

Уилл представил мне Кейзо Фунатсу и Мартина Вильямса – еще двух кандидатов на участие в экспедиции. Кейзо приехал в Америку из Осаки, где он работал в какой-то компании, занимавшейся торговлей электронным оборудованием. «Бизнесмен из Осаки», – так он себя иногда именовал, представляясь очередному интервьюеру. Однако одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что слово «бизнес» в его обычном понимании и он, Кейзо, – вещи несовместимые. Немного медлительный, немногословный и очень скромный, Кейзо буквально преображался, стоило кому-нибудь заговорить отнюдь не о конъюнктуре на мировом рынке электронного оборудования, а о… собаках. Казалось, что какая-то скрытая в нем энергия выплескивалась наружу. Он знал наперечет всех победителей традиционных гонок на собачьих упряжках, мог подолгу говорить о тонкостях обращения с ездовыми собаками, об особенностях конструкции нарт и упряжи, о преимуществах гренландских собак перед колорадскими и о многом таком из этой же сферы, что можно постигнуть только лишь собственным, и немалым, опытом. Кейзо и приехал-то сюда, оставив свой бизнес, чтобы воплотить свою давнюю мечту: обзавестись собственной упряжкой и участвовать в гонках на Аляске. Он проработал больше года на одной из многочисленных расположенных в Колорадо ферм, на которых выращивают ездовых собак, затем переехал на Аляску, где работал тренером собачьих упряжек. Там же он узнал о готовящейся экспедиции в Антарктику и написал Уиллу письмо с просьбой взять его погонщиком. И вот он уже более полугода на ранчо Уилла занимается любимым делом и готовится к экспедиции. К своей великой радости, я обнаружил, что понимаю английский в исполнении Кейзо намного лучше, чем даже в исполнении Жана-Луи, которого до последнего времени считал лучшим в мире переводчиком с английского на английский. То, что Кейзо занимал одну из четырех небольших комнаток, примыкавших к кухне, как раз напротив входа в мою келью, было как нельзя более кстати, особенно в связи с предстоящим отъездом Кости: теперь я всегда мог в трудные минуты общения с новыми друзьями обратиться за помощью к нему.

Мартин был высоким рыжеволосым худощавым мужчиной лет сорока. Он жил в Канаде, а работал в Южной Америке в созданной им совместно с чилийскими партнерами компании «Adventure Network» – нечто вроде «Приключенческой сети», – в которую, по его словам, им удавалось заманивать отдельных искателей приключений, а иногда и целые команды, такие, например, как наша. Дело в том, что эта компания предлагала своим клиентам авиационное обслуживание в обширном районе от Магелланова пролива до Южного полюса.