Труфанов, занимаясь своим делом, посматривал в зал, словно наблюдая, все ли там в порядке. Встретившись с ним глазами, Бирюков показал, что пора, мол, подавать обещанный кофе. В ту же минуту из-за стойки вышла «Снегурочка» с четырьмя фиолетовыми чашечками на деревянном подносе и величаво подплыла к столику. Остановившись рядом с Сипенятиным, она осторожно стала переставлять чашки с подноса на столик. Вася мигом оживился:

— А уф, уф нельзя заказать?..

— У нас кафе безалкогольное, — поняв его намек, очаровательно улыбнулась барменша. — Если принесете с собой бутылочку на двоих, мы не заметим.

— Спасибо, сладенькая, за понимание, — Вася погладил барменшу ниже спины. — В следующий раз как пить дать, притащим поллитровку.

«Снегурочка» ничуть не обиделась на Васину вольность. Лишь кокетливо погрозила холеным наманикюренным пальчиком. Сипенятин, послав ей в ответ воздушный поцелуй, трубочкой вытянул толстые губы:

— Уть-ти-какая хорошая!.. — И, когда барменша удалилась, повернулся к Бирюкову. — Видал, шеф, кооперативную вежливость? В рабочей обжорке за такую ласку наверняка бы по морде от официантки схлопотал, а тут хоть бы хны. Культура!

— Сильно не распускай руки, а то и здесь схлопочешь, — сказал Антон, продолжая исподволь рассматривать посетителей кафе.

В основном это были молодые люди, от шестнадцати и старше. За одним из столиков уже знакомые Бирюкову «металлисты» передавали друг другу красно-белую пачку «Мальборо», словно никак не могли решить: открывать ее или не открывать? У входа, выставив зажатые в пальцах дымящиеся сигареты, две «девочки» неопределенного возраста, пышная блондинка в декольтированном ярком платье и худощавая смуглянка, кокетничали с лысым мужчиной. Похоже, что разговор у них шел, как говорил Сипенятин, «насчет картошки дров поджарить». Рядом с Васей за столик к троим девушкам подсел симпатичный молодой парень с родинкой на левой щеке. В правом дальнем углу хмуро беседовали три пария. Двое были в потертых пиджаках из кожзаменителя, третий — в зеленоватой солдатской рубахе. Он, как показалось Антону, косил взгляд на Сипенятина.

Вася, кое-как одолев мороженое, скучающе хлебал кофе, который на удивление оказался вполне сносным. Вызванный барменшей прилив духа его быстро иссяк. Взглянув на лысого мужчину, он мрачно заговорил:

— Половой гангстер клеит чернявку. Шеф, давай плюнем на кубинское кино и уведем девочек, а?.. Блондинка очень даже ничего…

— Не туда смотришь, — тихо сказал Антон. — В правом углу, по-моему, парни игру затевают, по один из них присматривается к тебе…

Сипенятин выждал несколько секунд и с напускным равнодушием уставился в затемненный угол. Будто случайно увидев парня в солдатской рубахе, приподнял над макушкой тюбетейку. В ответ парень обрадованно вскочил на ноги и, лавируя между столиками, пробился к Васе. Широко раскинув руки, воскликнул:

— Сивый, дай обниму!

— Иди барменшу потискай, она мягче, — отмахнулся от объятий Вася и протянул руку: — Салям алейкум, Прапор.

— Здорово, Васек! Не узнал тебя сразу. Думаю, что за узбек?.. Где так козырно нарядился?

— Где урюк растет.

— В Узбекистане?

— Ну.

— Давно в кафе сидишь?

— Уже надоело.

— Десантник сюда не заглядывал?

— Сегодня не видал. Вчера трусился с похмелюги у стойки.

— Вот, паскуда, опять закирял, а нужен мне как воздух.

— Не надо было на похмелку давать.

— Не давал. Он сам разбогател. Пошли за наш стол.

— Не пойду, — Вася скосил глаза на Бирюкова. — Я не один, с шефом.

Прапор, пристально оглядев Антона, бесцеремонно сказал:

— Первый раз вижу.

Сипенятин показал в улыбке золотые зубы:

— Его портрет в розыске не печатали. С наличными взяли.

— Не темни. Что за шеф?

— Бывший хлопкообрабатывающий министр.

— Перестань. Тому министру стенку припаяли.

— За взятку отпаялся. И меня в придачу выкупил. Теперь вот охраняю спасителя от народных мстителей, — не моргнув глазом, съерничал Вася.

— Заливаешь? Ну, вставай, пошли к нам.

— Не пойду. Из угла телек не видно. Скоро безразмерно обнаженных кубинок станут показывать.

— Баб не видал?

— По цветному телеку — нет. Хочу поглядеть.

— Ну как знаешь… — Прапор прощально помахал пальцами. — Бывай, Васек, не унывай!..

Сипенятин молча приподнял тюбетейку,

— Кто это? — спросил Актон, когда парень отошел от столика.

— Бывший прапорщик. За границей служил, христопродавец. На иконах погорел.

— Значит, твой коллега по прежнему ремеслу?

— Я соотечественникам подделки толкал, а Прапор настоящего Христа хотел за доллары сплавить.

— Чем теперь занимается?

— На каком-то заводе слесарит или токарит, не знаю.

— А какого «Десантника» он упоминал?

— Есть тут хромой алкаш. На бутылку баба не дала. В знак протеста придурок с четвертого этажа из окна прыгнул. Врачи с горем пополам кости собрали.

— Где работает?

— Из него работник, как из попугая соловей.

— На какие же доходы пьет?

— На жинкины. Она в вино-водке торгует, — нехотя ответил Вася.

На экране телевизора внезапно вспыхнули яркие юпитеры и под ударившую во всю мощь темпераментную музыку закружились в калейдоскопическом хороводе танцовщицы кубинского варьете. Посетители кафе задвигав стульями, как по команде, ринулись из дальних углов к телевизору. Устраивались кто как может. Лысый волокита с легкомысленными девочками протиснулся к столику, где сидели Бирюков с Сипенятиным. Вася, приподнявшись со стула, ткнул его в спину:

— Блондин, отвали в сторону! Из-за твоих шансонеток кабаре не видно.

Мужчина возмущенно оглянулся и, встретившись с красноречивым Васиным взглядом, безропотно отодвинулся. Удовлетворенный Сипенятин уставился на экран словно ребенок, которому показали яркую игрушку.

Темпераментные танцы чередовались песенными и музыкальными номерами. От некоторых номеров публика приходила в восторг. Только «Прапор» и парни в пиджаках из кожзаменителя, как приметил Антон, не обращали на телевизионное представление ни малейшего внимания. Дымя сигаретами, они или азартно во что-то играли, или сообща обсуждали какой-то план.

Выступление варьете продолжалось больше часа. Как только оно закончилось, посетители бурно заволновались. Кто-то отчаянно захлопал в ладоши. Его сразу поддержали. Аплодисменты перешли, как говорится, в овацию. Знакомые Бирюкову «металлисты» всем «трио» отрепетированно крикнули: