class="p1">– Ой, это ты, милая! – она высморкалась и принялась нервно теребить край носового платка.

– Мам, – я села рядом, – а где папа?

– Он теперь работает допоздна. Его тяготит домашняя обстановка, потому что тут он ничем не может помочь, а он человек дела. Он очень любит нас, но не знает, как… – Внезапно она затихла и так сильно сжала пальцы, что я невольно потянулась к ее руке.

– У тебя все хорошо? – задала я самый глупый на свете вопрос. Разумеется, у нее не все хорошо.

– Не нужно рассказывать Джеку эти истории, – сказала она таким ровным, отстраненным голосом, что у меня побежали мурашки.

– Почему?

– Я слышала твой рассказ сегодня. Очень страшная история. Джорджу незачем знать о маленьком мальчике, который потерял мать и оказался в школе-пансионе. В этой истории нет ничего радостного, а у него и так почти нет надежды.

– Но ведь в ней нет и ничего плохого. В будущем этот мальчик станет знаменитым писателем, автором книги «Лев, колдунья и платяной шкаф». Я рассказываю брату эту историю, потому что… в судьбе Джека было много печальных страниц, но он смог это пережить и… – осеклась я на полуслове, не найдя в себе смелости озвучить свои мысли.

Около минуты мы просидели в тишине.

– Во всех сказках есть грустная часть. И страшная. Джордж это знает. Это знание помогает ему.

Мама терпеливо слушала мои сбивчивые, путаные объяснения, которым не было видно ни конца ни края.

– Эти истории, которые я записываю со слов мистера Льюиса… Может, они не только для Джорджа? Кажется… да, я почти уверена, что они… предназначаются и мне тоже. Мистер Льюис не говорит прямо, в чем их смысл. Он лишь делится небольшим воспоминанием из жизни… и, когда я от него ухожу, я словно бы больше знаю о мире и о себе. Это трудно объяснить… Однажды он признался, что, глядя на унылые тоскливые будни своего отца, мечтал навсегда остаться ребенком. А потом взрослая жизнь, которая так пугала маленького Джека, вдруг взяла и… обрушилась на него как гром среди ясного неба.

– Я еще не читала его книгу. Но обязательно прочту. О чем она на самом деле, Мэгс?

– О четырех детях, которым из-за войны пришлось уехать в деревню…

Вспомнив что-то, мама ахнула, не дав мне договорить:

– Точно! Это была операция «Крысолов». Хорошо помню то время. Тебе тогда было лет семь. Тем, кто жил в Лондоне, приходилось отправлять своих детей как можно дальше, чтобы спасти их от бомбежек. От одной мысли о том, что та же участь могла постигнуть и нас с тобой, меня до сих пор бросает в дрожь.

– С этого книга и начинается: четверых детей отправляют жить в деревню, к профессору. В его большом старом доме они находят шкаф, ведущий в Нарнию. Они даже не подозревают, что там им суждено стать королями и королевами – но прежде их ждут невероятные приключения, говорящие животные, ведьма, фавн и лев по имени Аслан.

– Вот о нем Джордж и говорит больше всего, – отметила мама. – Об Аслане.

– Именно! Думаю, это Бог. Хотя мистер Льюис ничего не говорит на этот счет. Как бы то ни было, в конце дети становятся правителями волшебной страны. Какая это удивительная история! Но я не хочу рассказывать все детали. Хочу, чтобы ты сама все прочитала.

Мама утвердительно кивнула и встала. Только когда она подошла к плите, я заметила на конфорке кастрюлю с кипящим бульоном. Мама бросила туда мелко нарезанную картошку и повернулась ко мне.

– Мэгс, прости, что я запрещала тебе рассказывать брату эти истории. Записывай для него все, что рассказывает мистер Льюис. В последнее время я ни в чем не уверена.

– Как и я, мама. И не уверена, что хоть кто-то наверняка знает, что правильно, а что – нет. Как показывает практика, правильные и неправильные ответы есть только у математических задач.

Мне почти удалось ее рассмешить. Она потянулась ко мне, и мы, взяв друг друга за руки, на миг замерли. А потом она отправилась доваривать суп.

Потому что на столе всегда должен быть ужин, и неважно, грустная или радостная сейчас часть истории.

Глава 10

Карта воображения

Этим субботним утром за старым деревянным столом, верой и правдой служившим не одному поколению рода Девоншир, за завтраком собралась вся семья. Мы с мамой и папой болтали, а притихший Джордж что-то рисовал в большом черном альбоме, который я подарила ему накануне.

Он быстро водил карандашом по бумаге, то и дело останавливаясь и откидываясь назад, чтобы оценить проделанную работу или взять новый цвет.

Мама переживала за мои экзамены.

– Не волнуйся, я все сдам! – заверила я ее.

Папа читал «The Times» и, склонившись над газетой, то и дело качал головой.

– Америка и Австралия просят нас вмешаться в судьбу военнопленных в России.

Он оторвался от газеты и перевел взгляд на меня.

– А Нобелевскую премию по литературе из всех возможных претендентов, кажется, отдали математику Бертрану Расселу.

Облокотившись о столешницу, отец снова покачал головой и, обращаясь ко мне, продолжил.

– Мы всегда рады тебе, Мэгс, но, может, тебе стоит больше времени проводить с друзьями и вместе с ними готовиться к экзаменам, а не навещать нас каждые выходные?

– Папа! Что ты такое говоришь? – возмутился, не поднимая головы от блокнота, Джордж.

Мама рассмеялась и, поцеловав папу в макушку, положила ему на тарелку вареное яйцо.

– Мэгс у нас умница. Она знает, что делает.

– Честно говоря, экзамены моих однокурсниц мало волнуют. Они в университете не ради учебы, а чтобы найти себе выгодную партию.

Он улыбнулся, и мне сразу стало тепло на душе, как будто после долгой череды пасмурных дней из-за туч наконец выглянуло солнце. Я придвинулась к Джорджу, чтобы рассмотреть рисунок, и ахнула от восхищения.

– Джордж!

Рисунок был не просто красивый.

Он был больше, чем просто красивый.

Он завораживал.

Джордж изобразил маленького мальчика – Джека Льюиса, разумеется, – сидящего на чердаке. Он склонился над партой и что-то писал. А позади него в углу темнел еще не законченный силуэт, в котором безошибочно угадывалась фигура льва с густой гривой, ясными янтарными глазами, темным влажным носом и добрым лицом. Этот лев был не менее диким, чем его сородичи в джунглях, но взгляд, которым он смотрел на мальчика, был полон нежности.

– Ты художник! – воскликнула я. – Самый что ни на есть настоящий художник!

Отец бросил на рисунок быстрый взгляд, делая вид, что он по-прежнему увлеченно читает свою