Положив руки на столик, я подаюсь вперед.

– А вдруг у меня аллергия на что-то? – спрашиваю возмущенно, когда официантка уходит исполнять заказ.

Он копирует мою позу и дерзко заглядывает мне в глаза.

– А у тебя аллергия на что-то?

– Нет.

– Тогда расслабься, Голливуд, я лишь хочу показать тебе лучшее, что здесь есть. У нас не так уж много времени. Спасибо Майлзу, который кинул меня в последний момент, поэтому давай повеселимся.

Я лишь вздыхаю. Блейк разворачивается лицом к сцене и начинает кивать в такт ритму; губы слегка шевелятся, словно он беззвучно повторяет слова песни. Все его тело приходит в движение – торс раскачивается, пальцы постукивают по столу, в глазах пляшут блики неоновых вывесок. Такое впечатление, что от одного лишь звука живого кантри у него внутри вспыхивает пламя, и он напрочь забывает обо всем на свете, завороженный и полностью поглощенный атмосферой.

Только с появлением нашего заказа Блейк выныривает из транса, а я вдруг со смущением осознаю, что уделяю ему больше внимания, чем группе. Щеки вспыхивают, будто меня поймали с поличным. По счастью, он ничего не заметил.

Вынуждена признать, что заказанные им закуски действительно выглядят аппетитно. На большом блюде красиво выложена картошка фри, соус сальса, треугольники жареной моцареллы в панировке, касадильи с курицей и острые крылышки Буффало.

Сперва я стараюсь есть максимально красиво, однако вскоре чуть ли не половина начинки касадильи шмякается мне на топ, знатно повеселив Блейка, и мы оба принимаемся с аппетитом уплетать угощения, наплевав на манеры.

– Доедай, – говорит Блейк, пододвигая мне тарелку с единственной оставшейся касадильей.

– Нет, ты доедай. – Возвращаю ее обратно.

– Ну, я-то возражать не стану.

Он хватает касадилью и откусывает сразу половину с таким же изяществом, как младенец, который только учится есть самостоятельно. Я гляжу на него с нескрываемым отвращением.

– Чего? – невинно спрашивает Блейк.

– Обязательно так есть?

– Как «так»? Вот так? – Он запихивает в рот остатки закуски и принимается жевать с преувеличенным чавканьем, при этом глядя мне прямо в глаза. И между чавканьем он еще умудряется ухмыляться.

– Фу, Блейк! – У меня аж мышцы на лице сводит от того, как сильно я кривлюсь.

– Напомни не брать тебя с собой, когда захочется поесть ребрышек, – говорит Блейк, закатывая глаза и вытирая рот салфеткой. Затем он подвигается к столу, ставит на него локти и переплетает перед собой пальцы, словно готовясь брать у меня интервью. Похоже, так и есть. – Что ж, мисс Мила, в чем твоя проблема? Объясни мне кое-что, поскольку я сам никак не возьму в толк: ты рада здесь находиться?

Вновь окидываю помещение взглядом: музыка полна задора, на лицах окружающих светятся улыбки, многие беззаботно смеются, явно пропустив парочку бокалов пива, без стеснения танцуют. Затем вновь поворачиваюсь к терпеливо ожидающему ответа Блейку.

– Сказала же, мне здесь нравится. Я не привыкла к подобным заведениям, но музыка неплохая…

– Нет, – прерывает Блейк, качая головой, – я имею в виду тут, в Теннесси? В Нэшвилле? В Фэрвью? – Он на мгновение замолкает, уголок губ приподнимается. – Дома?

Я невольно задаюсь вопросом, настолько ли по мне видно, что я не считаю это место домом, несмотря на запись в паспорте.

– Я… Конечно, я рада быть дома… – Сама вижу, что получается неубедительно. – Я очень скучала по дедушке и тете и с удовольствием у них погощу сколько придется. А когда возвращаешься туда, где провел беззаботное детство, всегда чувствуешь нечто особенное.

– Красиво сказано, Мила, – говорит Блейк, поджимая губы. – Жаль, что ложь.

– Прошу прощения? – Я вскидываю брови; голос звенит от возмущения.

– Ты здесь не по своей воле. Сама призналась в церкви.

Черт! Совсем вылетело из головы. Ведь можно было вместо «сколько придется» сказать «сколько захочется». Знала ведь, что от него не ускользнет неосторожно оброненное слово. Только не полагала, что оно так распалит его любопытство. Очевидно, все это время он ждал шанса выведать подробности.

– Ладно, я здесь не по своей воле, и что? – отвечаю резко. – Тебе-то какое дело?

Блейк смотрит на меня, прищурившись: его удивляет либо мое внезапное признание, либо то, что я не пытаюсь оправдаться.

– По-моему, тебя прислали сюда как в ссылку.

– Эй, Шерлок, хватит совать нос куда не просят! – цежу сквозь стиснутые зубы, затем скрещиваю руки на груди и отворачиваюсь к сцене. У меня горит лицо, стук сердца отдается где-то в горле.

Однако Блейк продолжает на меня напирать.

– Может, ты и считаешь себя важной птицей, потому что весь мир знает твоего отца, но, поверь мне, здесь никому до тебя нет дела. Так почему бы просто не рассказать, зачем действительно ты приехала?

– Важной птицей? – Пораженная, я резко поворачиваю к нему голову, даже позвонок щелкает. – Вовсе я так не считаю!

– Тогда почему разозлилась, когда я рассказал всем о твоем отце? Почему скрытничаешь и огрызаешься?

Блейк сжимает губы в тонкую полоску и вскидывает бровь, ожидая ответа. О, он прекрасно осознает, что загнал меня в угол. Я охвачена жуткой яростью, хочется вмазать ему по физиономии. Да как этот козел смеет от меня что-то требовать? Что он вообще обо мне знает? Ничего!.. Руки сжимаются в кулаки, я сверлю его бешеным взглядом.

– Потому что мне нелегко, ясно? – отвечаю наконец. – Я изо всех сил стараюсь приспособиться к неприятной ситуации, а ты отнюдь не облегчаешь мне задачу.

– Значит, ты признаешь, что находишься в неприятной ситуации? – самодовольно спрашивает Блейк.

– Все! Не хочу больше разговаривать.

Неожиданно рядом кто-то покашливает, пытаясь обратить на себя внимание, но даже этого недостаточно, чтобы прервать нашу игру в гляделки – Блейк смотрит на меня с вызовом, в то время как я прожигаю его угрожающим взглядом.

Покашливание повторяется.

– Уже восемь, детки, – раздается голос вышибалы. – Покажите документы.

– Не волнуйтесь. – Я хватаю сумочку и соскальзываю со стула. – Мы уходим.

Зрительный контакт прерван.

Мне хочется поскорее покинуть это место – уйти подальше от Блейка с его назойливыми расспросами. Минуя вышибалу, сердито топаю через весь зал, даже не оглядываясь, чтобы проверить, последовал ли за мной Блейк.

Что ж, по крайней мере я усвоила один урок: если при первой встрече парень едва не доводит тебя до слез, то он не заслуживает второго шанса. О чем я только думала, согласившись с ним пойти?

Торопливо спускаюсь на первый этаж. В зале еще больше народу, чем прежде; я вынуждена протискиваться сквозь плотную толпу танцующих, чтобы добраться до выхода. На улице людей едва не столько же, сколько и внутри – все входят и выходят ежесекундно. Повернув за угол, отыскиваю местечко поспокойнее, чтобы взять себя в руки. Опираюсь ладонями о стену, зажмуриваюсь и глубоко вдыхаю теплый, влажный воздух.