Случилось так, что они, ученые и связанные с ними советские разведчики, оказались востребованными в нужном месте и в нужное время.

И все же, почему безапелляционно можно утверждать, что именно разведчик-ученый Леонид Квасников и плеяда его единомышленников по работе в Англии и США оказались возведенными на «Олимп» международного разведывательного сообщества? И сразу после войны, и по сей день в среде специалистов и политиков общепризнано, что работа советской разведки в масштабной операции «Энормоз» по проникновению в секреты создания атомного оружия на Западе стала вершиной советского разведывательного мастерства, да и всей Второй мировой войны.

Почему все же так? Негласный девиз всех разведчиков НТР во всех странах при создании агентурной сети до, во время войны и в годы «холодной войны» звучал призывным набатом: знать, предвидеть, упреждать. Под этим девизом Леонид Квасников материализовывал стратегию и тактику НТР. Эта «триада» наступательной тактики в работе советской разведки стала прологом к грандиозному успеху как самой разведки, так и советской науки и инженерной мысли еще задолго до широкого официального признания в советских «верхах» стратегической важности, реальной возможности и необходимости конкретных работ над созданием отечественной атомной бомбы.

И если идеолог НТР стоял у руля управления этой судьбоносной для «его» разведки «триадой», то его «гвардейцы»-единомышленники успешно реализовали эту «триаду» на практике в бытность «времени Квасникова» и в последующие 60-80-е годы.

Итак, почему крохотная группа НТР в системе разведки госбезопасности проявила инициативный интерес к исследованиям по ядерной физике и разглядела в них угрозу появления ядерного оружия — атомной бомбы? И, в конечном счете, преодолела пресловутую «стену секретности» по защите американской атомной программы, в первую очередь от Красной России…

Сквозь «меры безопасности и конспирации». На главных объектах проекта «Манхэттен», и особенно в Лос-Аламосе разрабатывались конструкции атомной бомбы и технологический процесс ее изготовления. Были приняты беспрецедентные меры сокрытия самого факта работы над чем-то секретным, о которой знал весьма ограниченный круг лиц. Даже вице-президент США Гарри Трумэн узнал об этом, лишь вступив в должность президента после кончины Франклина Рузвельта.

Крупнейшие ученые, занятые в проекте, значились под чужими именами. Внутри городка разрешалось переходить из лаборатории в лабораторию только в сопровождении охранника. Они находились под неослабным наблюдением ФБР и военной контрразведки, не имели права покидать свои квартиры после 22 часов, их телефонные переговоры постоянно прослушивались.

Под особым контролем оказались ученые и специалисты — неамериканцы. Даже письма они получали по анонимному адресу: «Армия США, почтовый ящик 1663». Сотрудникам из Лос-Аламоса лишь по выходным дням разрешалось выезжать в близлежащие курортные городки Альбукерке и Санта-Фе. Посторонним же, даже местным жителям из штата Нью-Мексико, не позволялось появляться вблизи ядерного объекта.

Все эти и другие меры безопасности позволили впоследствии руководителю проекта генералу Гровсу авторитетно заявить: «Мы создали такую систему защиты, сквозь которую мышь не смогла бы проскочить…» Видимо, мыши и «не смогли проскочить». А советская разведка…

Слово «о секретах генерала». Руководитель американского атомного проекта «Манхэттен» генерал Гровс принял столь крутые меры безопасности, что и речи не могло быть о появлении иностранцев, тем более советских граждан, вблизи ядерных объектов.

Историк шпионажа Жак Бержье так оценивает «стену Гровса»: «…он первым ввел великий принцип „перегородок“ в области промышленной и научной безопасности… Даже пользующиеся его доверием люди получали лишь строго необходимые для их работы сведения… А получить конфиденциальные сведения (если они ему не нужны?) будет отказано, как будет отказано и крупному ученому…»

Лос-Аламос словно не существовал в природе… Нью-йоркская резидентура НТР знала об объекте еще на стадии его строительства. И осторожно зондировала подходы к нему. Однако патрули задерживали всех посторонних еще на подступах к секретному городку. После того как в это «сито» попали два агента разведчика-атомщика Анатолия Яцкова (к счастью, они не вызвали подозрений и были отпущены), резидентура прекратила попытки физического проникновения за эту «стену секретности». Но…

Собственно говоря, острой необходимости в этом не было. «Свои люди» уже находились за «перегородками Гровса». И среди них — Клаус Фукс, физик-математик великого аналитического ума, причем с уникальным правом (и разрешением Гровса!!!) посещать в силу практической надобности все двенадцать «перегородок», возглавляемых нобелевскими лауреатами.

Парадокс? И да и нет… Ведь сам научный глава проекта «Манхэттен» Роберт Оппенгеймер вызвал талантливого аналитика в Штаты. Вот как отзывался о Клаусе Фуксе создатель первой американской водородной бомбы: «Клаус Фукс был чрезвычайно трудолюбивым. Он работал непрерывно. Он бы физиком высшего класса. Как человек он был милым, ненавязчивым, немного замкнутым и очень своеобразным. Он был неразговорчивым. Ведь тот, кто много говорит, вызывает неприязнь. То, что говорил Фукс, всегда имело смысл…»

А как оценивали личность Клауса Фукса, «Чарльза», его коллеги из советской разведки? Вот как отзывался Леонид Квасников об этом человеке: «Фукс — гениальный человек. С колоссальной памятью. С разных сторон он передавал нам математические отчеты, например, его отчет о теории взрыва атомной бомбы. Этот расчет я расшифровал и передал наверх. Отчет содержал восьмизначный интеграл и соответствующие формулы. Фукс записывал все это на память. В Москве все это передавалось научным экспертам. Они со всем своим аппаратом работали больше года над перерасчетом данных. Ведь у них не было никакой техники, кроме чертовых ручных счетных машинок…»

И наконец, Клаус Фукс в момент подготовки первого атомного взрыва в пустыне Аламогордо (июль 1945 года): «Все, что я хотел тогда, — как можно скорее проинформировать советские власти, что работа над атомной бомбой идет полным ходом… Затем я должен был передать подробное описание конструкции плутониевой бомбы…»

* * *

«Атомный разведчик» Квасников и его коллеги Яцков и Феклисов, особенно историограф-«атомщик» Барковский, — эти яркие участники проникновения в секреты создания на Западе атомной бомбы в узких кругах разведчиков и ученых, а затем в открытом обществе многократно выступали в печати, на телевидении с сообщениями о плодотворном «дуэте» ученых и разведчиков в появлении отечественной атомной бомбы. И никогда не «присваивали» себе приоритета в ее появлении.

Являлся ли «новинкой» для НТР лозунг: знать, предвидеть, упреждать? Конечно нет. Но с исторической точки зрения масштабно этот лозунг смог материализовать лишь Леонид Квасников, нареченный еще при жизни коллегами как разведчик-ученый, провидец в науке и технике на службе обороны и народного хозяйства страны.