театр, и слово свое я держу. Во-вторых, я вложил в сей проект столько сил и средств, что его неудача разобьет меня, что финансово, что морально.

– Но ведь это чистейший форс-мажор!

– О, моим кредиторам, увы, это не важно. Деньги брал я, не театр. Можно, конечно, запросить помощь у городских властей, но надеяться на их участие глупо. Так что, нет, любезный Константин Андреевич, театр должен открыться и должен принести прибыль.

– Но вы же понимаете, что если Вайс невиновен, то убийца – один из ваших актеров. Это единственная возможность.

– Да, – просто ответил Прянишников, пригубив кофе. – Завтра соберу их, девять дней Татьяне Георгиевне, все-таки… И предупреждая ваш вопрос – нет, я никого не подозреваю. Потому, что иначе мне пришлось бы подозревать всех. Это ваша работа, уж простите. Так что, прошу вас, Константин Андреевич, вы уж поймайте убийцу побыстрее. А то ведь мне труппу заново набирать нужно!

– А успеете? – невольно улыбнулся энтузиазму собеседника Константин.

– Чтоб мне провалиться, успею! – бодро рявкнул Митрофан Федорович. – Даже, если придется половых привлекать! Тем более, что опыт, можно сказать, имеется!

– Это в каком смысле? – удивленно посмотрел на него Черкасов. И пока штабс-капитан подробно объяснял курьезный случай, Константин понял, что кусочки головоломки наконец-то начали складываться в единый узор.

Глава одиннадцатая

«Недостающие улики»

Аграфена Игоревна очень удивилась, увидев на утро перед поминками у своей калитки молодого сыщика. Константин Черкасов неловко переминался с ноги на ногу, словно не решаясь зайти. Она задернула занавеску, открыла дверь, предварительно отодвинув ногой щенка, пытавшегося прорваться наружу, и вышла во двор.

– Константин Андреевич? Чем могу быть полезной?

Черкасов смущенно улыбнулся, приоткрыл калитку и протиснулся внутрь.

– Аграфена Игоревна, прошу меня простить за беспокойство, особенно после вчерашнего. Должно быть, вы не желаете меня видеть…

– Чепуха! Что вы! Но мне все же интересно, зачем я вам снова понадобилась.

– О, да пустяк, право слово. Но наш вчерашний разговор не выходит у меня из головы.

– Неужели? – удивилась Остапова. – Отчего же?

– Видите ли… – начал было Черкасов, но осекся. – Простите, а Марьи нет?

– Нет, она ушла пораньше, помочь Митрофану Федоровичу с поминальным обедом. Вы хотели и с ней поговорить?

– Нет-нет, только с вами, – отмахнулся Константин. – Во-первых, я хотел сказать, что никаких улик, указывающих на причастность Елизаветы Михайловны, обнаружить не удалось. Ваши подозрения, боюсь, оказались беспочвенными, поэтому будьте на ее счет спокойны.

– Это уж позвольте судить мне самой, – недовольно ответила Аграфена Игоревна, зябко поежившись.

– Безусловно! Вам холодно? Может быть, пройдем в дом?

– Нет уж, увольте! Простите за резкость, но вы и так там беспорядок вчера навели, – отказалась Остапова, плотнее закутываясь в шаль.

– Конечно, еще раз приношу свои глубочайшие извинения! – кивнул Черкасов. – По поводу вчерашнего разговора… Мне сразу в голову не пришло, но чем больше я об этом думал, тем больше мне хотелось задать вам вопрос. Вот вы описывали театрально закулисье. Очень, простите, горько, в черных красках. И я понимаю, что это ваша профессия, поэтому не подвергаю сомнению ваше желание участвовать в спектакле, но… Вы правда желаете, чтобы ваша дочь тоже стала актрисой? Почему?

– Вот вы о чем… – протянула Аграфена Игоревна. – Посмотрите вокруг, Константин Андреевич.

Она обвела рукой дом и двор.

– Это все, что я смогу ей оставить. На гимназическое образование после смерти мужа денег не хватило. В приличные дома мы не приглашены, так что выгодного замужества ожидать не следует. Да и, чего уж греха таить, не красавица моя Марьюшка. Как, по-вашему, какая жизнь ее ждет?

– Не знаю, – честно ответил Черкасов.

– Вот и я не знаю. Кем она у меня будет работать? Швеей? Посудомойкой? Служанкой? Нет уж, спасибо. Проходили. Знаем. Театральный мир жесток, но не более, чем любая другая стезя. И здесь, хотя бы, у нее есть я. Чтобы направлять, наставлять, поддерживать. Подумайте теперь, так ли уж странно, что я хочу для дочери лучшей жизни? Надеюсь, что с моим опытом она сможет достичь большего, нежели досталось мне?

Она смотрела на Константина со странной смесью грусти и вызова, словно приглашая сыщика начать спор, усомниться в ее словах. Но Черкасов лишь молча кивнул.

– Надеюсь, я ответила на ваш вопрос. Это все?

– Пожалуй, да. Еще раз простите великодушно за беспокойство.

– Провожать вас не буду, калитку вы видите, – Аграфена Игоревна развернулась и направилась к сеням. – Мне пора собираться.

Она распахнула дверь, совсем забыв про щенка. Маленький пес пушечным ядром вылетел из дома, азартно прижав уши к голове. Первым делом он метнулся к Черкасову, деловито втянул воздух ноздрями, звонко тявкнул, а затем бодрыми прыжками бросился вокруг дома.

– Константин Андреевич, – воскликнула Остапова. – Хватайте, убежит же!

Черкасов послушно кинулся в погоню. Щенок пришел от этого в еще больший раж и побежал по тропинке через сад.

– В рощу! – крикнула Аграфена Игоревна. – Сейчас в рощу кинется! Они с Марьей туда ходят на прогулки!

И действительно – пес миновал калитку и, продолжая звонко тявкать, поскакал в украшенный золотой листвой лесок за домом. Черкасов, ругаясь вполголоса, бежал за ним. Щенок нырнул под кусты, Константину же пришлось продираться сквозь них. В роще он потерял барбоса из виду, ориентируясь только по доносящемуся из зарослей лаю. Ребяческое тявканье становилось все ближе. Спустя пару минут Константин оказался на маленькой полянке. Пес сидел в ее центре. Увидев Черкасова, он склонил голову в бок, пытаясь понять, намеревается ли незнакомец еще за ним погоняться или нет.

– Тихо, тихо, – прошептал Константин, медленно приближаясь к щенку. Сыщик шарил по карманам в надежде, что в них найдется что-то съедобное. Поиск оказался безуспешным, но внимание барбоса привлек. По крайней мере, тот начал активно вилять хвостом. Ободренный, Черкасов присел на корточки, запустил руку в пустой карман, сделал вид, что достает оттуда что-то вкусное, и протянул зажатый кулак к щенку. Тот, втягивая носом воздух, осторожно приблизился к сыщику и обнюхал его ладонь. Константин мигом подхватил его второй рукой под живот и прижал к себе. Пес не стал лаять и отбиваться – он полез восторженно облизываться. Насилу отбившись от щенячьей привязанности, Черкасов поднялся и уже направился было обратно, когда его внимание привлекло упавшее старое дерево на краю поляны. Прищурившись, Константин подошел поближе и обомлел.

К стволу дерева были приколоты листки бумаги. Чернила на них выцвели и оплыли, но некоторые слова можно удалось-таки разобрать. «Единственная». «Моя любовь». «Жизнь не мила». Над записками висела фотография, что Константин уже видел чуть больше недели назад в театре. Труппа