Потом они лежали рядом. Усталые, мокрые от пота, но довольные, умиротворенные. Скопцов чувствовал себя почти счастливым. Вот так, с ощущением близкого счастья, он незаметно для себя перешел в другое состояние. Проще говоря, уснул.

Он не слышал, когда ушла Маша. Но, проснувшись, не обнаружил ее рядом. Умница... В спальне ничто не напоминало о ее присутствии. Настроение было прекрасным. Скопцов легко соскочил с кровати. Десять минут на утреннюю разминку, столько же – на туалет. Стоя под душем, он с удовольствием чувствовал, как вода сладко щиплет расцарапанную спину.

Маша напомнила о своем существовании тогда, когда он, на ходу вытираясь, вышел в гостиную. Тихонечко поскреблась в дверь, вошла.

– Завтрак готов... – сказано это было самым нейтральным тоном. Администратор вела себя так, вроде бы они только что познакомились и не было прошедшей ночи. Образцовая служащая, скрупулезно и добросовестно исполняющая свои обязанности.

Завтрак тоже оказался на высоте. Американский стандарт, правда, несколько подкорректированный сибирской действительностью – огромная яичница-глазунья на сале, тосты, масло, джем, кофе и высокий стакан холодного апельсинового сока. Скопцов с удовольствием поел. Ощущая непривычную тяжесть в желудке – дома он обычно ограничивался кружкой кофе и тощим бутербродом, – с удовольствием закурил.

Николай подъехал именно тогда, когда обещал, – ровно в половине десятого. Василий как раз закончил одеваться, когда автомобильный сигнал за окном сообщил о прибытии помощника. Сам Николай заходить в дом не стал – ждал в машине. Все тот же большой черный джип, все та же неулыбчивая, почти угрюмая физиономия, все то же молчание. Николай даже не ответил на приветствие Скопцова, только мотнул головой, вроде как муху отгонял.

Первые слова были им сказаны только после того, как джип остановился возле здания районной администрации.

– Следуйте за мной...

Наблюдая перед собой широкую прямую спину помощника, Скопцов прошел мимо сурового охранника в камуфляже, по широкой лестнице поднялся на второй этаж, пересек просторный холл и оказался в не менее просторной приемной. Молодая и, соответственно, симпатичная секретарша, подняла склоненную над клавиатурой аккуратно причесанную головку и изрекла:

– Проходите. Альберт Матвеевич вас ждет.

Вот так. Все как в лучших домах. Не лаптем щи хлебаем. Царящая вокруг старых разнокалиберных "деревяшек" деловитая административная строгость начинала немного забавлять Скопцова. Как-то неестественно все это выглядело, нарочито, надуманно. Как примеряющая мамино вечернее платье маленькая девочка. Улыбаясь собственным мыслям, Василий шагнул через порог кабинета заказчика.

– Здравствуйте, Василий Арсеньевич! – Кабинет был настолько огромен, что Скопцов не сразу отыскал глазами его хозяина. И немудрено. Мелковат был заказчик. Из-за огромного, размерами с футбольное поле, письменного стола высовывалась, как редиска из грядки, круглая голова с оттопыренными ушами. Голова задвигалась, зашевелилась, и ее обладатель тяжело поднялся из кресла. Пока он неторопливо огибал стол, Скопцов имел возможность как следует рассмотреть отца местной демократии.

При маленьком росте был он изрядно грузен телом, объемистый, тяжелый живот не мог полностью спрятать даже пошитый на заказ костюм. А отвисшие щеки и маленький курносый носик делали их владельца похожим на борова. Глядя на черные блестящие туфельки с явно завышенными каблуками, Скопцов опять вспомнил о том, что мелкие люди, как правило, стремятся если не к великому, то хотя бы к просто большому.

Общеизвестно, глаза – зеркало души. Но вот заглянуть в душу заказчика было невозможно. Альберт Матвеевич носил очки в тонкой золотой оправе, за дымчатыми стеклами которых "зеркало" не просматривалось.

– Здравствуйте... – Скопцов осторожно пожал протянутую ему мягкую влажную ладошку. Вроде как снулую рыбу подержал.

– Не стесняйтесь, проходите! – приглашение сопровождалось широким жестом хозяина кабинета. – А ты, Николаша, иди... Мы с молодым человеком побеседуем.

Если бы можно было убивать взглядом, Скопцов бы был уже мертв. Николай смотрел на него откровенно неприязненно и выполнять указание шефа не торопился. Тому пришлось повторить еще раз, добавив в голос немного металла:

– Иди, Николай! Подожди в приемной. – Он перевел взгляд на Скопцова и, плотоядно ухмыльнувшись – только что не облизнулся, – добавил: – У нас конфиденциальный разговор!

Круто развернувшись, помощник стремительно вышел из кабинета. Дверью, правда, не хлопнул – прикрыл аккуратно, тихо.

– Вы, Василий Арсеньевич, не обращайте внимания на Николашу! – поддерживая гостя под локоток, Альберт Матвеевич увлекал его в недра кабинета, к глубоким кожаным креслам и попутно вроде бы как извинялся. Но в его голосе слышалось только самодовольство... – Человек очень, очень сложной судьбы! Я ему немного помог в свое время... И вот теперь приходится и дальше принимать в нем участие! У него родственников нет, ни одной родной души. Так он ко мне как к отцу...

Интересно, чем же так нужно было помочь, чтобы заслужить эту собачью преданность? Скопцов не строил иллюзий – Николай не просто помощник и водитель. Он еще и телохранитель, воспитанный в лучших традициях этого ремесла, вышколенный и готовый отдать даже собственную жизнь для того, чтобы сохранить жизнь "принципала", так это вроде у них называется. Возникает вопрос – а зачем такой человек нужен заказчику в таежной глуши, в райцентре, где жителей не более десяти тысяч и все они знают друг друга если не по имени, то в лицо – точно? "Впрочем, – подумал Скопцов, усаживаясь в кресло, – не мое это дело..."

– Ну, что, Василий Арсеньевич? – спросил глава администрации, усаживаясь в кресло напротив. – Может, по рюмочке коньячку для разгона?

– Спасибо, но, мне кажется, ни к чему... – ответил Василий. В другое время и в другом месте он, скорее всего, не отказался бы. Но здесь и сейчас почему-то не хотелось. – Мы ведь работать собрались...

– Хозяин – барин! – развел ручками заказчик. – Тогда давайте займемся делом. Мне по телефону объяснили суть возникшей проблемы...

Голос Альберта Матвеевича журчал ручейком, слова плавно текли друг за другом. Во времена измученных долгой жизнью генсеков он, наверное, считался неплохим оратором. Только артист из него был никудышный – провинция. Сразу бросалось в глаза то, что он сам не верит в те правильные, красивые и замечательные слова, которые произносит о районе и живущих в нем людях. Просто говорит потому, что так надо, потому, что такого рода речи – одна из составляющих его имиджа. Этакий "слуга царю, отец солдатам"... Значение же сказанного ему глубоко по барабану.

Говорят, что первое впечатление о человеке обычно бывает самым верным. Возможно, это действительно так. Возможно, что и нет. Но только сразу же, после первых десяти минут "общения" с заказчиком, Скопцов определил его для себя как Органчик. Когда-то в него заложили программу, завели пружину. В комсомоле и в партии, где он был секретарем первичек, на руднике, где он благодаря собственным природным, унаследованным от предков хитрости, пронырливости и изворотливости сумел стать первым директором, победившим в первых же "демократических" выборах. А потом уже ничего и делать не надо – просто время от времени, по мере возникновения необходимости, переводишь рычаг в то или иное положение, изменяя комбинацию мелодий. Органчик в голове начинает работать, прокручивая соответствующую моменту мелодию. Механическое чудо... Сейчас он что-то рассказывает Скопцову из своей биографии. Зачем?.. Василий уже имел сомнительное удовольствие прослушать большую часть предоставленных в его распоряжение кассет. Просто он не понял – думал, стесняется человек диктофона. Бывает... Работая в газете, несколько раз сталкивался с такими. Какая-то фобия – вроде бы нормальный человек и речь хорошая, живая, образная. А как увидит диктофон – все. Кранты. Такое впечатление, вроде бы язык за зубы цепляется – слова сказать не может. Но этот, Органчик, по жизни такой.